Ситуация создавалась очень острая, и чтобы найти выход из затруднения, в Лондоне между 16 и 24 июля состоялось новое совещание английских и американских представителей. Основным вопросом было: «Факел» или «Оверлорд»? Американцы (Гопкинс, Маршалл, Эйзенхауэр) отстаивали «Оверлорд». Напротив, англичане, прежде всего Черчилль, доказывали неосуществимость «Оверлорда» и требовали подготовки к захвату Северной Африки. К 22 июля переговоры зашли в тупик.
Тогда Гопкинс. который, по его собственному признанию, был «дьявольски обескуражен» решительным отказом англичан пойти на операцию «Оверлорд», апеллировал к Рузвельту.
Что же Рузвельт? Поведение его было в высшей степени характерно.
Рузвельт не сделал никакой попытки спасти американский план, принятый в апреле, он даже не обратился по этому поводу непосредственно к Черчиллю, хотя всегда поддерживал с ним большую личную переписку. Рузвельт просто принял оппозицию англичан, как непреложный факт, и телеграфировал. Гопкинсу и Маршаллу, что надо найти какие-либо другие наземные операции против немецких войск, в которых американские солдаты приняли бы активное участие обязательно в 1942 г. В качестве возможных «других операций» президент намечал в порядке убывающей желательности: наступление в Алжире или Марокко; «Факел»; военные действия в Северной Норвегии; поддержку британских операций в Египте; американские операции в Иране и на Кавказе[1].
После получения таких директив Гопкинсу и Маршаллу было уже нетрудно договориться в Лондоне с англичанами: победу одержал Черчилль, и было решено, что в 1942 г. англо-американцы проведут операцию «Факел».
Одновременно было решено, что подготовка к осуществлению «Оверлорда» весной 1943 г. будет продолжаться, но это была уже благочестивая отписка. Черчилль по данному поводу говорит в своих мемуарах:
«Общее мнение американских военных… сводилось к тому, что решение в пользу «Факела» исключает всякую возможность крупной трансламаншской операции для оккупации Франции в 1943 г. Я еще не мог тогда согласиться с этим»[2].
Черчилль явно отступает от истины. Английский фельдмаршал Монтгомери пишет в своих воспоминаниях:
«Когда североафриканский проект был одобрен, все понимали, что его стоимость в объединенных ресурсах будет означать не только отказ от всяких операций в Западной Европе в 1942 г., но также невозможность закончить подготовку сил в Англии для крупной трансламаншской атаки в 1943 г.»[3]
Если это «все понимали», можно ли допустить, что этого не понимал Черчилль?
Невольно возникает вопрос: чем объяснялось столь странное, казалось бы, поведение Рузвельта в англо-американских переговорах о втором фронте?
Чтобы ответить на этот вопрос, нужно иметь более ясное представление о самой личности американского президента, ибо до сих пор она овеяна дымкой легенды, сильно идеализировавшей реального Рузвельта. Перед второй мировой войной и во время войны его часто изображали как демократа крайне левого толка, чуть ли не социалиста, как своего рода Авраама Линкольна XX в. О Рузвельте говорили, как о яром антифашисте, как о горячем стороннике самоопределения наций. Хорошо помню, как в 1934 г. Герберт Уэллс, вернувшись из поездки в США, горячо доказывал мне, что Рузвельт, не называя себя социалистом, фактически своим «новым курсом» прокладывает путь к социализму. Знаменитый писатель пришел в сильное негодование, когда я ему сказал, что, на мой взгляд, «новый курс» в действительности прокладывает путь не к социализму, а к сращиванию монополий с государственным аппаратом, т.е. к дальнейшему укреплению капитализма. Эта легенда о Рузвельте, исходившая странным образом как от друзей президента (гордившихся ею), так и от врагов президента (пугавших ею), настолько прочно укрепилась, в том числе и в Советском Союзе, что долгое время мешала разглядеть действие тельного Рузвельта.
Свободное копирование
