Мы перезванивались с Сергеем Сергеевичем по нескольку раз в день, просиживали целые вечера вместе за роялем, и уже совсем не важно было, что он знаменитость, что он меня старше, — мы оба делали одно новое, увлекавшее нас дело, и Прокофьев даже сказал:
— Мне бы хотелось, чтобы вы меня называли по имени, на «ты», а я вас — Наташей. Так вас за глаза зовут все, а я теряю время на «Ильинична».
Это было большой добротой и чуткостью с его стороны — он хотел, чтобы я чувствовала себя с ним по-товарищески просто, и, конечно, для работы это было важно.
Итак, как будто все шло хорошо. Но волновалась я, конечно, очень. А вдруг ему расхочется писать эту сказку?
Еще я побаивалась, что Сергей Сергеевич напишет детскую симфонию таким сложным музыкальным языком, который будет высоко оценен музыкантами, но недоступен детям, и мы несколько вечеров занимались тем, что он играл мне разные музыкальные произведения.
— Я хочу почувствовать, понять, что ты считаешь понятным для детей, что нет и почему, — сказал он.
Он с уважением относился к моему опыту, наблюдениям, с большим интересом читал детские письма о музыке, которые я хранила бережно.
Однажды он сказал:
— Теперь мне пора остаться наедине с самим собой. Позвоню, когда захочу сыграть то, что получится.
Сказал и испарился. После этого я набралась терпения, перестала звонить Сергею Сергеевичу, но часто умоляюще глядела на свой телефонный аппарат.
Телефон молчал, и я сама себе объясняла: у большинства творческих людей так бывает — их трудно увлечь своим предложением, настроить на новое творческое дело. Приходится вместе с ними и фантазировать, и уводить от «подводных камней», которые есть в каждом творческом плавании. Но все это только начало — пока творческий мотор самого композитора не пришел в движение. Тут уж ему никто не нужен — новое должно подняться со дна его души, прорасти в нем самом, прежде чем ему захочется кому-нибудь проиграть свое произведение.
Все это понимала, но... на свой телефонный аппарат глядела недружелюбно. Молчит!
Но однажды:
— Наташа? «Петя и волк» тебе кланяются и ждут дальнейших распоряжений.
— Мама говорит, что я даже подпрыгнула во время этого разговора от радости, пританцовывала, держа телефонную трубку.
— А можно... сегодня же после спектакля послушать эту сказку не только мне, а нескольким ребятам из нашего детского актива — так интересно поскорее узнать, как они будут слушать?
Сергей Сергеевич согласился, но сказал, что придет сейчас же, чтобы мы с ним прорепетировали, так как он хочет, чтобы на этом прослушивании текст сказки читала я.
И вот мы оба за роялем.
Сергей Сергеевич садится, я становлюсь напротив него, кладу на крышку рояля «текст чтеца», который Сергей Сергеевич сам аккуратно выписал для меня чернилами вместе с нотной строчкой, чтобы говорила точно, когда это нужно, по музыке. Конечно, мне надо будет потом долго учить этот текст, чтобы читать его художественно, наизусть, в теснейшей связи с музыкой, но сегодня новорожденный Петя мне простит неточности и волнения.
Скорее в театр, прочесть детям!
В моем кабинете их собралось десять.
Начинаю:
— Рано утром пионер Петя открыл калитку и вышел на большую зеленую лужайку...
Теперь вступает музыка — Петя весело, не спеша шагает среди полевых цветов, деревья приветствуют его, машут ветвями, цветы кивают, как другу, бабочки садятся на голову, даже рыбешки показывают головы из пруда — Петя любит природу, его манит все живое... И какой свежестью веет от первых же тактов музыки Сергея Сергеевича!
Теперь текст:
— На высоком дереве сидела Петина знакомая птичка. «Все вокруг спокойно», — весело зачирикала она. И вслед за этим на самых высоких нотах раздается удивительно высокое и предприимчивое чириканье — верно, птичка знает, что будет играть в этой сказке немаловажную роль...
Сказка нравится ребятам — это сразу замечаю, когда гляжу, как они слушают. Бывает, после конца и хвалят и восторгаются, а во время музыки вертятся, переговариваются, а тут сидят тихо-тихо, хотя собрались больше малыши и сказка беспрерывно идет двадцать четыре минуты. Услышав от меня, что происходит — текст сказки, — они не сводят глаз с клавиатуры — музыка помогает им нарисовать в воображении картины, как все это происходит. Они слушают творчески, у каждого из них возникают свои образы, видения и представления, с которыми так жалко расстаться, когда сказка кончилась...
— Уже? — недовольно спрашивает кто-то.
— Еще! — настойчиво говорят несколько голосов, и заключительный марш по все усиливающимся горячим просьбам ребят Сергею Сергеевичу приходится сыграть подряд три раза!
Вы сами понимаете мою радость — родилось великое произведение музыкального искусства, которое будет радовать, поможет понять, полюбить музыку миллионам детей! Еще никогда, прослушав новое музыкальное произведение, я не была в таком радостном волнении, как в этот день. Почему одно музыкальное произведение оставляет равнодушным, а от исполнения другого сердце превращается в бурное море, почему вдруг все печали и невзгоды кажутся маленькими, а радость охватывает, как пламя? Это зависит от качества музыки, от таланта композитора? Может быть.
Писатель Шолом-Алейхем говорил: «Талант как деньги. Если есть, то есть, а если нет, то нет».
Много мыслей толпилось в голове, пока дети скакали вокруг Сергея Сергеевича, задавали ему тысячи вопросов, категорически отказывались разойтись. Девятилетний Светик Макаров тут же сел рисовать картинки про Петю и волка, они получились очень выразитель-ные. Возник спор только по поводу птички, в нем принимали участие многие ребята: что это была за птичка?
— Обыкновенная веселая птичка.
— А какая? Сорока? Воробей?
— Нет, певчая. Она же пела на дереве, когда пришел Петя.
— А все равно, у каждой птицы есть свое название — соловей, малиновка, жаворонок.
Когда ребята разошлись, Сергей Сергеевич сказал мне:
— А твои активисты — молодцы. Я получил от них хороший урок в абсолютной конкретности. Да, птиц вообще не бывает, птицы различны, как различны люди, и я должен был это продумать: соловей, малиновка?
Мне в этот день совсем не хотелось думать о мелочах, крепко пожала руку Сергею Сергеевичу и сказала, что буду считать дни и мечтать только об одном — как можно скорее увидеть партитуру.
Сергей Сергеевич ответил:
— Партитура будет скоро — она созрела, когда писал клавир. А либретто написал не только я, но и ты. Если будем издавать, поставим две фамилии. Хорошо? Спасибо за соавторство.
Я пожала плечами — зачем? — и махнула рукой. Мне была важна только музыка. Она пела во мне весь вечер, в следующие дни.
Как ему удалось сочетать яркость и полнокровную выразительность каждого образа с непрерывностью развития музыкальной мысли!
Бывает, какой-нибудь композитор от всего сердца желает написать доступное для ребят музыкальное произведение, сделать каждый образ доходчивым, а в целом получается клочковато — единого-то произведения и не вышло! Как одеяло из разноцветных лоскутов! У Прокофьева звучат озорной пионер, неуклюжая утка, ворчливый дедушка — они лепятся из звуков в образы, почти видимые и ощутимые, но, хотя в музыке слышится и волчий вой и утиное кряканье, это не звукоподражание, как бывает, например, в музыкальном сопровождении мультипликационных фильмов, — это выражение жизни данных образов, это настоящая музыка. Я то уже наверное знаю, что «Петя и волк» Прокофьева написан по специальному заданию, и... забываю об этом, слушаю его как чудесное музыкальное произведение — целое, целостное.
Свободное копирование
