ГЛ.11 И СНОВА О СОСЕДЯХ,
У каждого нормального человека есть друзья. Мы обрастаем ими до определенного момента в жизни, после чего начинается обратный процесс – друзья уходят, новые не появляются. Для меня нормальные люди – это открытые миру, неравнодушные к чужой беде и радости. Их я имею в виду, когда озвучиваю эти прописные истины.
По разные стороны нормальных людей живут те, что имеют отклонения. Слева, поближе к сердцу, – слишком щедрые, альтруисты, справа – отшельники, от людей скрывающие свои мысли и чувства.
Конечно, это мое представление, моя картинка, и я сознаю, насколько она черно-белая. Ведь народу в мире полно, и большинство – в пограничном состоянии души. Как только что-то случается, хорошее или дурное, начинается активное перемещение людей из одного «лагеря» в другой.
Мое воображение не свободно от потребности навести порядок в жизненном хаосе.
Я вот думаю, куда бы отнесла собственных родителей, исходя их своих представлений. Маму, несмотря на обидчивый и не очень-то ласковый характер, все-таки к альтруистам. Она готова была отдать последнее. Папу – к «правым», открытым только для семьи. У него и закадычных друзей не водилось никогда. К нормальным отношу Нату. Мы с младшей сестрой пока были сырьем, из которого жизнь – во всех ее проявлениях – лепила что-то свое, не всегда предсказуемое.
Ближайшее окружение, то есть соседи по этажу, за исключением Анны Павловны, тоже были нормальными людьми, и они стали нашими друзьями.
Бездетные супруги, Любовь Федоровна и Николай Владимирович, казались мне тогда стариками, хотя теперь я понимаю, что были они просто в зрелом возрасте. Жили они на нашем этаже, но вход в их маленькую, словно игрушечную, квартирку был со стороны улицы, то есть на парадной лестнице. Они пользовались и черным ходом, но редко: для этого надо было пройти через комнату их соседей, Саковичей, чья квартира выходила на деревянную веранду и очень крутую лестницу. Я никогда не слышала ссор между этими двумя семьями, но и особой дружбы не наблюдала. Впрочем, Саковичи со всеми держались с вежливой прохладцей.
– Он благородных кровей, дворянских, – однажды сказала Любовь Федоровна маме о главе семейства, Викторе Карловиче, худом, подслеповатом на один глаз старике благообразной внешности. – Из русских немцев. Или поляков. А Маша, Мария Ивановна, попроще – из мещан, но богатых. До революции у них был большой дом, прислуга…
Анна Павловна отзывалась о Саковичах куда яснее, конечно, за глаза:
– Буржуи недобитые! Еще нос воротят! Белогвардейцы проклятые!
Что такое буржуи, я знала, о белогвардейцах в моих книжках ничего не говорилось, но в уме я быстро связала два понятия – дворяне и буржуи. Это такие красивые дамы в длинных платьях и господа в черных фраках. Саковичи вместе с их высокой и некрасивой дочкой-студенткой, Ириной, до буржуев явно не дотягивали, но манерой поведения от нас, обычных, отличались. Падлиха почему-то с ними не скандалила, как со всеми, на рожон не лезла. Правда, и Любовь Федоровна, которую наша соседка называла поповской дочкой (опять же – за глаза), почему-то не вдохновляла ее на ссоры.
Свободное копирование
