Мои дни и ночи, естественно, были посвящены работе над «Гонцом из Рима». Подошла премьера. Алиса была мной довольна. Пошли спектакли, и Коонен была вознаграждена шумным успехом. Прекрасная актриса! Особенная актриса! Картина наша, как признавали, шла интересно. И вот какую деталь я уяснил. По мизансцене я на реплику за кулисами «Гонец из Рима» выкидывался на сцену в правую сторону, а затем быстрым ползком бросался к Клеопатре, целовал ее ногу в подъеме и обратно откидывался в правую сторону. Однажды я заметил, если я свой поцелуй задерживал на ее ноге и делал это с вожделением, то Алиса дальнейшую сцену вела со мной очень страстно, будто на моем месте был сам Марк Антоний.
Надо сказать, что костюм мой заключался лишь в маленькой юбочке на бедрах, а весь я был голенький и, конечно, вымазанный морилкой. Так руки Алисы искусно скользили с ласковым чувством по моему телу. А монолог ее попросту был обращен к Марку Антонию.
В результате, как говорили, эта сцена шла концертно.
Как-то случилось, что и я захворал воспалением легких с очень высокой температурой. Так Алиса заявила, что без меня играть не будет. И я мужественно сыграл спектакль.
Пожалуй, это был первый экзамен на актерское мужество, ибо в последствии много раз приходилось играть больным или с болями.
Много лет спустя в ресторане ВТО был банкет после вечера, посвященному памяти Таирова, на котором я играл с Коонен сцену из «Египетских ночей». Я напомнил ей в застолье, как когда-то она из-за меня, молодого актера, пролила свои драгоценные слезы на подмостки Камерного театра. Алиса рассказала присутствующим об этом и подняла тост за того и настоящего актера.
Но я все забегаю вперед, а следует вернуться назад к нашему дому, к нашему семейному очагу, к нашей 9-метровой проходной комнатке, где дружно без комфорта жила семья из четырех человек, ибо наш Лешечка обзавелся няней - Наташей.
Она была очень мила, добра и полюбила Лешечку как родного. А посему Марочка со спокойной душой могла начать работать в Камерном театре, куда она показывалась и была принята.
И так живем и работаем вместе.
К Марочке очень хорошо отнеслись в театре и режиссура и товарищи. И пошла наша творческая жизнь. Мало по малу играли ролишки, ездили вместе на гастроли, а Лешечку оставляли на даче с няней и мамой. В отпускное время, по собственному желанию ездили обслуживать военные лагеря. За что получали и суточные и вторую зарплату.
Поездки эти были очень интересными и творчески насыщены, потому что репертуар для них готовили специально. В них я сыграл ряд интересных ролей. К удачам можно отнести Михея Крутицкого в «Не было ни гроша», Грозного в «Правда хорошо» - Островского, Максим в пьесе Арбузова «Дальняя дорога», пулеметчик Степа в пьесе «Мстислав удалой».
В 1933 году в поездку в Гороховецкие лагеря мы взяли с собой Лешечку, он только начинал говорить. Однажды он заблудился на территории лагеря и ходил и спрашивал военных «дядень, дядень, де моя мама?»
А в поездке в пограничные войска белорусского округа я имел радость встретится и мило побеседовать с Климентием Ефремовичем Ворошиловым. Он инспектировал войска и поинтересовался какой репертуар мы им привезли. Вспомнил «Оптимистическую трагедию» и от имени округа поблагодарил нас. Он был поклонником Камерного театра и часто его посещал.
Такие поездки в отпускное время нас устраивали и не только материально, они были интересны познавательно и творчески. И особенно приятно в них складывались дружеские отношения между актерами. Но должен сказать, что в труппе театра вообще была очень дружелюбная атмосфера. Мы просто не видели враждебных отношений. Дружили в труппе, невзирая на возраст и положение.
Например мы с Марочкой очень подружились с замечательным актером и человеком Иваном Ивановичем Аркадиным. Это был удивительный человек. Он жил в театре в своей уборной, в которой еще находилась библиотека, основанная им из пожертвованных книг. В результате она стала солидной и удовлетворяла весь театр. А на каждой книге была пометка Аркадина - «дар такого-то».
Иван Иванович вечно был в долгу. Поэтому в день получки, он стоял у двери своей уборной, встречая своих кредиторов, и раздавал долги. И иногда перезанимал и отдавал. Окончательно он освобождался от долгов только перед отпуском, когда дирекция выплачивала ему сумму на лечение.
Операции с долгами он проводил очень обаятельно и порой с юмором. Любил он и посидеть с рюмочкой и обязательно в компании.
Когда мы с Марочкой в 1936 году покинули нашу проходнушку, и поселились в кооперативную комнату на Тверском бульваре, то он был частым гостем в нашем закутке, где мы очень интересно и симпатично проводили застолье.
