На пороге. Февраль 1979

Февраль. Второе число. 1979 год.

 Мы с сестрой стоим на пороге кабинета директора детского дома.

 Уютное, красивое помещение, ничем не похожее на наш дом.

 За столом улыбчивая, совсем нестрашная женщина.

 Я думаю, что с этой тётей придётся теперь жить, и немного успокаиваюсь.

 Взрослые разговаривают, обсуждают какие–то вопросы и ведут нас в отряд.

 Вернее, только меня - Таня вдруг куда-то пропала.

 Испуганно озираюсь - как бы самой не потеряться…

 Длинный коридор с чередой комнат, огромные дорожки по всей его длине.

 Из бесконечного ряда дверей выглядывают дети - разного возраста и пола.

 Мне очень не хочется с ними знакомиться, поэтому я стараюсь не смотреть в сторону воспитанников, но один мальчик всё-таки приковывает мой взгляд.

 Он идёт навстречу, немного пошатываясь, и кажется великаном (для семилетней пигалицы весь мир огромен).

 Я решаю, что из-за высокого роста парня плохо держат ноги - того и гляди, подломятся.

 Потом я привыкну к его, в общем-то, обычной походке. А в тот момент прижимаюсь к стене, чтобы в случае чего не пострадать.

 Великан благополучно проходит мимо.

 Слава Богу, на сегодня всё обошлось и можно дышать дальше.

 Примерно полгода я буду сторониться добродушного Игоря.

 По пути в комнату, в которой мне предстоит жить, выясняется, что принимает нас заместитель, а директор будет через неделю.

 Видимо, судьба как могла, смягчала происходившее, но сейчас мне это неведомо, меня волнует только одно - я не могу справиться с нарастающим желанием убежать и чувством, какого–то животного страха.

 Хочу уцепиться за руку тёти и не смею.

 В таком состоянии вхожу в спальню.

 Там оглушающе весело.

 Навстречу летит вертящийся клубок, и, с визгом, рассыпается, при нашем появлении.

 В комнате стоит штук десять кроватей - среди них теперь будет и моя.

 Где же сестра?

 Я привыкла присматривать за Таней и чувствую острую необходимость её присутствия.

 Кто-то объясняет, что теперь мы будем жить отдельно.

 Час от часу не легче!

 Мне здесь окончательно не нравится - я хочу домой!!!

 Но путь к отступлению отрезан: кровать показана, а вещи поставлены. Через пару минут они станут общими.

 Родственники прощаются и уходят.

 Сажусь на краешек матраса и не знаю, что делать дальше.

 Эта проблема быстро решится: в течение десяти лет мне будут говорить, что делать и как жить. Моё мнение исчезнет на долгие годы.

 В комнату всё время кто-то заглядывает: как же - событие – новенькую привезли!

 С ужасом понимаю, что теперь постоянно буду на виду, и газетный домик остался в прошлом.

 Часто, бывших воспитанников осуждают за то, что они рассказывают о детдомовской жизни только плохое, как будто ничего другого не происходило.

 Случалось, конечно, и хорошее, но, каким бы замечательным не был детдом – он всё равно не станет настоящим домом.

 Детский дом, в который были привезены мы с сестрой, видимо, являлся образцом для других подобных заведений.

 Тётя постаралась подыскать лучший.

 Всё было построено на трудовом воспитании и давало, несомненно, положительный эффект: дети сами убирали помещения, накрывали в столовой, мыли посуду, доили коров, растили овец, свиней, телят, кроликов, куриц и прочих домашних животных.

 Один огород чего стоил.

 На каждое время года находилась своя сезонная работа; иногда она успешно отнимала у нас каникулы.

 Особенно незабываемы были весенние и летние.

 Ежедневные трудовые задания сделали из меня трудоголика.

 Это очень помогает выживать в наше капиталистическое время, а тогда я проклинала копку картошки, которой мы посвящали весь сентябрь, с утра и до вечера, независимо от погоды.

 Не стал исключением и мой день рождения.

 Меня угораздило родиться в сентябре, и, поэтому, я проводила его, из года в год, в известной позе из анекдота про дачников.

 Правда, один раз лил сильный дождь и, вместо поля, мы пошли в школу, можно считать это приятным воспоминанием.

 А самый лучший день рождения в детдоме выпал на воскресенье.

 Нас оказалось трое, появившихся на свет 8 числа.

 За ужином, перед  счастливой троицей, поставили целый праздничный арбуз.

 Это означало пир, но почему-то угощение никак не елось.

 Думаю, из-за того, что примерно двести глаз контролировали каждое наше движение.

 Всем остальным достался только положенный ломтик.

 Позже я поняла, за что перестала любить зиму.

 За 23 февраля.

 И кто только придумал эту Зарницу?

 Старшие скидывают малышню со снежной горы с такой яростью, как будто мы действительно враги и сейчас отнимем у них самое дорогое – знамя!

 Её, конечно, можно было пережить.

 Слететь разок с крутого склона; нахлебаться снега в рот, нос и уши, набрать его в валенки, за шиворот и, с видом побеждённого и чувством выполненного долга, закончить классовую борьбу.

 Но смотр строя и песни досаждал основательно…

 Для того чтобы победить в нём и затем достойно выступить в клубе перед односельчанами, нас, в наше такое короткое личное время, гоняли строем по коридору и учили делать повороты на ходу и не только, с песней и без.

 Вариаций было много - весь февраль, от ужина и до отбоя, мы маршировали, пели, кричали троекратное УРА, чеканили шаг и учились делать пилотки.

 Приобретённому в этих учениях мастерству может позавидовать Президентский полк.

 Теперь жду, когда же всё это пригодится мне в жизни.

 Что ж, на дворе стоял февраль, и первый шок был испытан мной именно от импровизированных занятий на плацу.

 Я, хоть и слыла ребёнком сообразительным, но с ходу освоить военное мастерство не получилось, поэтому на меня тут же повысили голос.

 Надо сказать, что дома нас с сестрой ругали редко, без ора и по делу.

 Родители, к тому времени, разучились жить по-человечески и не особо интересовались детскими шалостями, а бабушка считала любую ругань грехом, поэтому обходилась поучительными разговорами, которых мне вполне хватало - я была адекватным ребенком.

 А тут, вдруг, на меня заорали за то, что я, при всём старании, ну, никак не могла сделать.

 Это был круговой разворот на ходу.

 Я замыкала колонну и не успевала поворачиваться одновременно со всеми, потому что внезапно оказывалась в её начале, отчего сразу впадала в ступор.

 Из-за меня страдал весь отряд.

 Нас гоняли по коридору туда–обратно, склоняя мою несчастную фамилию, а я сбивалась всё больше и больше.

 Кошмар!!!

 Нет…

 Выяснилось, что это ещё не кошмар…

 Он начался, после того, как отряд отпустили.

 Иван–болван.

 Звучащее ранее прозвище носило всего лишь характер словесной игры с фамилией – обязательное условие для новичков.

 Получалось, что теперь кличка обрела смысл.

 Первый комплекс я заработала.

 Счёт был открыт.