Еще в Урюме мне Шайдуров рассказывал, что ниже слияния Нерчугана с Нерчой есть зимовье, и туда в неурожайные годы приезжают орочены косить сено (там хорошие сенные луга), и пригоняют скот на зимовку. Оставляют одного пастуха, он там ловит рыбу. Если у нас кончатся продукты, то там можно будет достать, а так же сена для лошади. Оттуда надо идти на Бугочачу, а потом до Зилова. Этот план мы имели в виду на тот случай, когда будем возвращаться домой.
Мы пошли вниз к Нерче, по следам Фомы. Он на ночлег нигде не останавливался, а непрерывно шел. На третий день мы по его следам пришли к этому зимовью. Бараков было пять, но жили только в одном, это мы увидели, когда стали подходить. Нас встретили с визгом и лаем две большие собаки. А из зимовья вышел старик, и мы поздоровались с ним. Он спросил:
-Откуда идете?
-Из тайги выходим, золото искали, но ничего не нашли.
-Ну что же, всякое бывает. Заходите, располагайтесь.
Зимовье у него оказалось большое, даже с двумя печками: русской и железной. Спрашиваем:
-А нет ли у тебя печеного хлеба? У нас мука есть, но мы очень устали, не хочется со стряпней возиться. Может быть продашь нам хлеба?
Старик кивнул головой, достал две буханки и сказал, что продаст за три рубля, и еще предложил нам рыбы. Мы купили хлеба и рыбы и спросили сено для лошади. Старик разрешил взять и сена, сколько надо, только расплатиться по совести. Я ответил:
-Не беспокойся, за все расплатимся, а что это ты такой недоверчивый?
-Да вот недавно был человек, ел и пил за троих, обещал расплатиться, а потом обманом вышел, как будто во двор и не вернулся, ничего не заплатил.
Мы сразу поняли, что это был Фома, но старику ничего не сказали, решили подождать. Варим уху и тут слышим лай собак. Уже смеркалось, старик говорит:
-Вот еще кого-то Бог дает, - и вышел.
Гошка сказал:
-Надо спросить у старика водки.
-Вот сварятся ленки, тогда и спросим, - ответил я.
Входит наш хозяин, а за ним охотник в орочонской одежде лет сорока. Поздоровался с нами вежливо на чистом русском языке, поставил винтовку в угол, снял котомку, присел и закурил. У нас сварилась уха, мы попросили у хозяина миску, а Гошка о своем:
-А не найдется ли у тебя, старик, бутылочки водки? Мы за все заплатим.
-Водки нет, а вот коньяк есть, но он дорогой.
-Это еще лучше, - закричал Гошка, - подавай быстрее, и сам садись с нами за компанию.
Старик достал бутылку коньяка, но сам пить наотрез отказался, однако ухи поел и похвалил, что вкусно сварили. Гошка угостил и охотника, спросил, как его звать.
-Звать меня Нарышкин Григорий Иванович. Я из семьи декабристов, которые осели в Сибири. Живу в селе Кыра своим домом, а с этим стариком давно уже дружу. Давай-ка нам, хозяин, еще одну бутылочку. Ребята меня угостили, я их тоже хочу угостить.
Охотник достал кусок медвежьего сала, распечатал бутылку, и мы ее быстро распили. Потом Гошка еще одну попросил. Так мы очень хорошо попили и поели. Нарышкин стал расспрашивать, куда мы ходили. А потом сам догадался:
-Вы, наверно, с Калара идете? Я слышал, что там есть хорошее золото.
Мы решили довериться ему и рассказали все про Фому, как он водил нас, а сам толком ничего не знал. Нарышкин спросил:
-А не дребезжит ли у него голос в разговоре?
-Да, немного дребезжит.
-А нет ли впереди у него двух зубов? А на левой щеке ножевого шрама?
-Да, да, все сходится! - закричал Гошка.
-Так я этого мужика хорошо знаю. Это конокрад Фомка. Как он еще у вас коня не украл?
-А мы тайно от него дежурили каждую ночь.
-Как же он сбежал от вас?
-Не сбежал. Мы его сами прогнали, когда узнали всю правду.
-Он слышал звон, да не знал, где он. Он, наверно, слышал про Калар, но это далеко отсюда. Если идти прямым ходом, то дней пятнадцать. Калар впадает в Витим с правой стороны от Яблоневого хребта. В 895 году там ходила экспедиция, снимали местность на карту. Они и наткнулись на это золото в вершине Калара. Но когда экспедиция возвращалась в Читу, то на переправе через Витим у них разбило паром, и сумка с чертежами утонула. Поэтому до сих пор не открывают рудника, а якуты знают, но не хотят выдавать. Когда у них плохая охота, то они идут в то место, намывают золото и сдают его в действующих приисках. Рудник им не нужен, чтобы не распугали зверя, поэтому держат все в строгом секрете.
Мы, конечно, заинтересовались и стали подговариваться к Нарышкину, чтобы он нас повел, но он сначала ни в какую не соглашался, говорил, что его за это якуты могут убить, но потом сказал, что до утра подумает.
Рано утром он ушел белковать, сказал, чтобы к вечеру сварили ухи. Мы выполнили его просьбу, а еще взяли две бутылки коньяку и сговорились подпоить его. Всю эту процедуру поручили Гошке Писареву.
Когда вечером пришел Нарышкин, то у нас все было готово: и уха, и коньячок, Гошка взялся наливать и угощать. Мы увидели, что Нарышкин любитель на выпивку, опьянел подходяще, и стали снова уговаривать к нам в проводники. В этот вечер он слово нам не дал, только сказал, что ночью еще подумает. Утром он на охоту не пошел.
Мы сели завтракать, он сам попросил взять коньяку, чтобы опохмелиться. Потом сказал:
-Я согласен проводить вас, но надо еще одного коня, побольше продуктов взять месяца на полтора или на два. Приходите на это зимовье к 8 ноября. И отсюда пойдем. Когда дойдем до места, то одного коня мне отдадите, и я уеду. А вы, когда хорошо намоете, то выходите на Кыру. Это мое село, я буду дома, и мне одну долю отдадите из того, что намоете.
Со всеми его условиями мы согласились, а он нам показал дорогу, как выйти на Зилово, и мы с ним распрощались.
Свободное копирование
