Патологоанатом

   Но ты, когда для жизни вечной

   Меня зароют под землей,

   Ты в нотах памяти сердечной

   Не ставь бекара предо мной.

   А. Апухтин

   Для многих курсантов, сдавших вступительные экзамены, но еще не имевших опыта работы медработника, учеба была нелегкой, но все мы были полны решимости преодолеть трудности. Многие слушатели не умели вести конспекты, старались записать все и часто пропускали самое важное.

   - Ничего! - успокаивал Яков Михайлович. - Учиться никогда не поздно! Вот, Леонард Эйлер до глубокой старости изучал природу, размышлял и записывал результаты своих наблюдений и расчетов.

   - Диктовал, - уточнил я, сидевший перед ним за первым столом. - Он ведь последние пятнадцать лет жизни был слепым.

   Он не обиделся, что я поправил его, и только удивленно спросил:

   - Да? А я и не знал! А вы откуда знаете?

   - Интересовался его биографией. Я учился в университете на физмате.

   - Где именно?

   - В Одессе.

   - О, тогда нам с вами надо поговорить! Приходите после занятий в морг. Вы знаете, где он находится?

   Морг находился в конце лагеря. Недалеко от вышки охранника были ворота, через которые заключенных отправляли в последний путь. За зоной на склоне холма находилось лагерное кладбище. Два могильщика рыли ямы, в которые опускали трупы умерших. Когда одна из них заполнялась, ее засыпали землей и переходили к следующей. Зимой, когда земля промерзала, копать было трудно, и землекопы старались заготовить достаточно траншей с осени.

   Помещение морга состояло из пяти комнат и двух коридорчиков. В центре здания была большая комната - секционная, где производились вскрытия трупов. Два больших окна с противоположных сторон помещения хорошо освещали его. В середине комнаты был обитый жестью стол для покойника, у стен стояли шкафы с инструментами, дезинфицирующими растворами и халатами; возле одного окна у стены разместился умывальник и бачок с водой. Сюда приходили врачи на вскрытие, вохровцы - для снятия отпечатков пальцев умерших. Если у умершего обнаруживали золотые зубы, их, для пополнения золотого запаса страны, извлекал стоматологическими щипцами фельдшер морга Дунаев. Справка о наличии или об отсутствии золотых зубов, подписанная лечащим врачом, поступала в морг вместе с трупом. В морг приходили и курсанты для изучения анатомии человека и патологических изменений внутренних органов в результате развития болезни. Через черный ход и коридор вносили трупы. Иногда их было много, и они занимали две комнаты, одна из которых была предназначена для трупов, не прошедших вскрытие, другая - для ожидавших захоронения. Парадный ход через коридор вел в секционную и еще в две маленькие комнаты. В одной из них спали, отдыхали, принимали пищу Яков Михайлович и его помощник Дунаев, вторая была кабинетом Уманского. Здесь обсуждались с лечащими врачами результаты патологоанатомических вскрытий умерших, составлялись Яковом Михайловичем и подписывались врачами протоколы их. В кабинете был шкаф с химическими веществами, микроскопом и микротомом для изготовления тонких гистологических срезов тканей и органов трупов или больных и для их дальнейших исследований. Срезы наклеивались на предметные стекла, окрашивались химическими красителями и рассматривались под микроскопом. Здесь устанавливался бесспорный диагноз болезней умерших.

   В день нашего разговора на лекции я не зашел к Якову Михайловичу. Но на следующий день у нас было практическое занятие в морге. Результаты вскрытия обсуждались детальнее, чем обычно. Дунаев извлекал внутренние органы, а Яков Михайлович подробно объяснял нам их строение и функции. В конце занятий он подошел ко мне и предложил зайти к нему в кабинет.

   - Я ведь тоже одессит, - сказал он, когда я зашел к нему. - Хотел поступить в молодости в Новороссийский (в Одессе) университет, но до революции для евреев было процентное ограничение для поступления в вузы - пришлось бы ждать своей очереди, и я поехал учиться за границу.

   - В Одессе, - продолжил он, - я хорошо знал известного в то время профессора математики Самуила Иосифовича Шатуновского. У него была прекрасная библиотека, книги на русском и иностранных языках. Он много писал и занимался переводами - был редактором и переводчиком одесского физико-математического издательства «Mathesis».

   Уманский рассказал, что как-то зашел он к Шатуновскому. Как всегда, тот был занят, и Яков Михайлович предложил ему свою помощь.

   - Он дал мне перевести с французского страницу из «Курса теоретической механики» Аппеля и Дотевиля и похвалил, почти ничего не изменив в переводе. Так что, если вы читали эту книгу, знайте: там есть частичка и моего труда, - заключил он.

   Кроме книг по анатомии и медицине, Яков Михайлович и в больнице читал книги по высшей математике и теоретической физике. Впоследствии я часто заходил к нему побеседовать и почитать, и всегда он и его помощник Дунаев радушно встречали меня.

   После революции, Яков Михайлович потерял все свое состояние, а в середине тридцатых годов после многократных уплотнений у него осталась лишь комната в одной из квартир когда-то принадлежавшего ему дома. Жена его умерла, и он решил с дочерью переехать в Москву. Дочь вышла замуж, у нее родился ребенок - в комнате стало тесно и Яков Михайлович завербовался на Колыму. В Магадане его ценили как опытного и знающего врача. Жил он неплохо в хорошо обставленной, тщательно убранной комнате, поддерживал дружеские отношения с коллегами по работе и соседями; иногда высказывал мысли, не совместимые с идеологией активного строителя коммунизма, и в результате бдительности доброхотов попал в лагерь «на перековку».

   Почти все время в лагере Яков Михайлович работал врачом на «23/6 километре», где сначала находился инвалидный лагерь для стариков, хронических больных и доходяг, отработавших большую часть своего срока на приисках, выжатых как лимон и выброшенных сюда горным производством. Когда на 23-ий километр перевели из Магадана Центральную больницу УСВИТЛа, Яков Михайлович остался работать в ней прозектором морга.