Сотни их, тысячи... словно морские
Волны шумящие, ветром гонимые,
Движутся полчища эти людские
Неисчислимые.
Движутся медленно так... ряд за рядом
Волны проходят, тяжелые, ровные...
Впалые очи с горячечным взглядом,
Лица бескровные.
С. Свиридова
Питание было скудным. Мы продолжали спать на цементном полу, используя в качестве постельных принадлежностей свою верхнюю одежду. К зиме стали сильно замерзать, так как в бараках все еще не топили. Летом и осенью, пока не торопясь достраивали баню, можно было помыть лишь лицо и руки во дворе, под тоненькой струйкой рукомойника: склепанного из жестяного листа желоба с многочисленными сосками для выпуска из него воды. Рукомойник был во дворе - один на всю колонию; но очереди возле него не выстраивались, так как большинство заключенных вообще не мылось. Ни мыла, ни полотенец почти ни у кого из заключенных не было. У меня появился упорный кашель, стали отекать ноги. Я зашел в амбулаторию к врачу. Осмотрев и выслушав меня, он спросил, где я работаю, и сказал:
- Работа у вас легкая. Ходите на работу. Если у вас есть родственники, попросите, чтоб прислали продуктовую посылку.
Я написал письмо маме сразу же по приезде в Киев, и впоследствии писал часто и подробно обо всем. Как-то на разводе ко мне подошла вольнонаемная молодая женщина - цензор:
- Вы слишком много пишете. Я вынуждена уничтожать ваши письма. Писать о лагере и бытовых условиях запрещено.
Наши воспитатели придирчиво следили, чтобы мы своими невзгодами не травмировали чуткие души наших родных, оставшихся еще на свободе, но также неизбалованных жизнью. Переписывался я и с Костей Саским, пока не отправили меня на Колыму. Мама, чтобы помочь мне, стала сдавать кровь для раненых солдат и больных. Осенью я получил первую посылку. В ней была крупа, смалец, небольшая алюминиевая кастрюлька и книга по математике, которую я просил прислать. Тогда я еще не знал, с каким трудом и жертвами ей удалось собрать посылку. Каждый раз, проверяя у мамы гемоглобин, женщина-врач спрашивала:
- Очень нужно сдать кровь?
- Очень!
- Ну что ж, возьму еще раз.
На обед в жилую зону мы не ходили - обед получали вечером вместе с ужином, а в обеденный перерыв что-нибудь готовили из присланных из дому продуктов на печурке-буржуйке, которой обогревался наш техотдел. Я стал быстро поправляться: прошел кашель, перестали отекать ноги. Хлеб мы получали черный, снаружи подгоревший, внутри влажный. Из той же пекарни получали хлеб и вольнонаемные. Как-то пожаловался нам ведущий конструктор отдела:
- Ну я понимаю, что таким хлебам кормят заключенных. Но как им не стыдно предлагать его нам, вольнонаемным?
Свободное копирование
