Допрос не кончен: отвечай...
Где спрятал деньги? Укажи.
Не хочешь? - Деньги где скажи,
Иль выйдет следствие плохое.
А. Пушкин
Нас продолжали вызывать следователи, обычно поздно вечером. Это были Жуков и Жегалкин, а затем и другие, вероятно, для расширения их кругозора, а может быть, в надежде обнаружить противоречия в наших показаниях. На первых следствиях часто присутствовал и прокурор - майор Никеенко. Уровень образования у него был значительно выше, чем у следователей - в беседах он неизменно сыпал цитатами из классической литературы. Но методы ведения следствия были те же: от «откровенной беседы» до запугивания и угроз, разъяснений, что только чистосердечное признание сможет облегчить нашу участь. Старался убедить меня в том, что чем больше я о расскажу о подпольной организации, тем убедительнее будет мое раскаяние и тем меньше срок я получу.
- Вы ведь против коммунистов! А мы все коммунисты: и я, и ваши следователи. Сейчас идет война между нами и фашистами, и кто против нас, тот помогает фашистам, а значит изменник Родине. Ваше счастье, что мы вас вовремя взяли, пока вы не натворили больших бед, пока вас еще можно перевоспитать, - заключил он.
Здесь же, по предложению майора, Жегалкин впервые ознакомил меня с содержанием пунктов 54-ой статьи УК УССР, которые были нам предъявлены.
- Признаетесь во всем, поможете следствию, можно и пункт статьи изменить на десятый: антисоветскую агитацию. Это уже будет легче для вас!
Тогда мне казалось, что все определяет срок. Но в лагере я убедился в весомости и пункта статьи. Но признаваться нам больше было не в чем.
В камере я продолжал читать книгу Натансона. Мои сокамерники иногда приносили великодушно дарованную им следователями махорку и настаивали, чтоб я отдавал им прочитанные страницы книги на закрутки. В первые дни я не мог согласиться со столь кощунственными предложениями, но потом сдался.
- Мы же тебя по-хорошему просим, - сказал бывший полицай. - В тюрьме церемониться не станут: отберут и все.
Огонь для цигарок разводили не хуже наших предков. Убедившись, что у волчка нет охранника, вытащат из телогрейки кусок ваты, свернут фитильком, раскатают на деревянном полу башмаком и, когда вата задымится, разорвут пополам и начнут раздувать искры.
В контрразведке армии мы пробыли около месяца. Однажды ранним утром небольшую группу заключенных, в которой были Лариса, Анна и я, вывели во двор и под конвоем повели к железнодорожной станции. Дела украинских националистов, по мере увеличения их сопротивления Красной Армии и органам Советской власти, стали приобретать зловещий характер, и их решили расследовать в контрразведке фронта. До станции было километров десять, и конвоиры поторапливали нас:
- Не успеем к поезду - придется весь день пешком топать.
Когда к станции подошел поезд, троих мужчин один из охранников увел, а мы с Ларисой и Аней в сопровождении второго конвоира направились к тендеру с углем. Местные мальчишки, увидев нас, закричали:
- Немецких подстилок повели!
Один из них спросил другого:
- А пацана за что?
- А он их за ноги держал.
Мы шли молча, опустив головы. Для встречных мы были либо враги, либо безразличны. Увидев двух девушек на тендере паровоза, молодой лейтенант подсел к ним, пытаясь завести разговор.
- А ну слезай отсюда, жених! - вызверился на него конвоир. - С арестованными разговаривать не положено.
Лейтенант со смущенным видом ретировался.