Но годы те промчались.
Жизнь шла обычной чередой -
И с прошлым мы навек расстались
И жизнью зажили иной.
Забыли мы свои желанья:
Они прошли для нас, как сны,
И наши прошлые мечтанья
Нам стали странны и смешны.
С. Надсон
Рядом с моряком лежал румын. Русский язык он знал хорошо, так как до революции жил в Бессарабии. Как и многие другие, в Одессу он приехал во время оккупации в надежде, используя свою оборотистость, привилегии и связи, разбогатеть в чужом городе. В Одессе он открыл ресторан, вселился в одну из пустовавших квартир и зажил барином. Нашей контрразведкой обвинялся в шпионаже, но вины не признавал. О своем деле румын не рассказывал, но любил вспоминать время бурной молодости, когда, стремясь познать мир, он отправлялся в дальние плаванья на кораблях, совершавших заграничные рейсы - сначала матросом, а затем поваром. Останавливаясь в Стамбуле, много слышал о заведениях, где можно было насладиться прелестью восточных красавиц. Заработав кучу денег, он решил испытать это счастье. Как турецкий султан сидел за столом, пил изысканные вина и любовался танцами полунагих девушек. Что было потом, он так и не вспомнил - очнулся раздетым, без денег на одной из городских свалок и с трудом добрался до своего корабля.
В камере рядом с ним лежал капитан, уже без погон, со следами отвинченных орденов, с малиновой и желтой нашивками на гимнастерке, свидетельствовавшими о фронтовых ранениях. Возвращаясь из госпиталя, капитан решил, что после тяжелого ранения ему воевать рано, и продлил себе отпуск, исправив дату в выданных ему документах. Сделал это неквалифицированно, был задержан патрулем во время кутежа и изобличен в подделке отпускного удостоверения. Сейчас с тревогой ожидал своей участи.
Вспоминал, как несколько месяцев назад освобождали они одну из украинских деревушек. Жители пожаловались ему на вредного старика-инвалида, служившего у немцев старостой и много досаждавшего селянам. Помощником у капитана был лейтенант, ранее служивший в контрразведке, но не подошедший к этой работе по какому-то признаку. Решили они разыграть спектакль. Послали за стариком бойца. Тот привел бывшего старосту в хату, где за столом сидел капитан со своим помощником. Допрос провели по всей форме, и, когда обвиняемому оставалось лишь подписать протокол, капитан сказал:
- И как же ты, инвалид, будешь работать в лагере?
В ноги упал старик перед ним:
- Прости меня, грешного! Всю жизнь за тебя молиться буду. И детям накажу. Не погуби старика. Все отдам, что у меня есть. Отпусти с миром! Поросеночка зарежу. Девки у меня добрые, в самом соку.
- Ну что, отпустим его, лейтенант? - обратился капитан к помощнику, а затем добавил: - Вечером зайдем к тебе. Смотри, чтобы полный порядок был!
К вечеру капитан с лейтенантом явились в дом старика. Стол был уже накрыт, самогон на столе.
- Вот, дочки вас обслужат, а мы с матерью пойдем к соседям, - сказал хозяин.
На всякий случай капитан оставил охрану у дома старика и соседа. Всю ночь пировали гости. Девки были безотказными. Утром с тяжелыми головами и бутылями горилки офицеры вернулись к своим солдатам, а через день покинули село.
Далее в камере расположился бывший немецкий полицай, обвинявшийся в расстреле советских граждан.
- Что же вам будет? - вслух подумал я.
- Да мне дадут меньше, чем тебе! Я немцев не люблю и сейчас не опасен. Пошел в полицаи, чтобы детей не угнали в Германию... А ты ведь идейный! Никто не вынуждал тебя идти в националисты. Настоящий враг!
- До этого я старостой в селе был, - продолжил он. - За это следователь мне претензий не предъявляет. Черт попутал! Согласился в полицаи пойти. Трое из расстрелянных мною оказались коммунистами. На это напирает следователь. А я ведь их не судил, к смерти не приговаривал. Не я бы расстрелял, так другой.
Свободное копирование
