Как раз когда мы учились в 8-м классе, группа одноклассников с Павловки, которые, пережив оккупацию, все были старше на год, а то и два, завела дружбу с девочками из тамошней 106-й школы – и мы, младшие, как это часто бывает, примкнули к старшим. Именно тогда Ходукин на всю жизнь подружился со своей Неллой. У нас прошли совместные вечера, где премиленькая (тоже, кажется, из «переростков») Зара Жукова пела чистым, светлым голоском модную тогда песню из репертуара эмигранта Петра Лещенко:
«Я иду не по нашей земле,
Просыпается хмурое утро…
Вспоминаешь ли ты обо мне,
Дорогая моя златокудрая?
Здесь идут проливные дожди,
Их мелодия с детства знакома.
Дорогая, любимая, - жди!
Не отдай моё счастье другому!
Я тоскую по Родине,
По родной стороне своей.
Я в далёком походе теперь,
В незнакомом краю…
Я тоскую по русским полям –
В мире, кажется, нет таких, -
И по серым, любимым глазам…
Мне так грустно без них!»
(Всю жизнь эта трогательная, печальная, светлая песенка звучит во мне голосом Зары. То была приветливая, доброжелательная девочка с тёплым, привязчивым сердцем. Мы совсем недолго встречались в одной школьной компании, потом я её не видел много десятилетий и уже в очень зрелом возрасте зашёл как-то раз по личному делу в одно медицинское учреждение, разыскивая знакомого врача, как вдруг мне на шею, с радостным, изумлённым возгласом: «Фе-линь-ка!!!», бросилась пожилая женщина, в которой я, однако, сразу узнал Зару. Меня поразила эта радость, эта её добрая и прочная память, которой я, кажется, ничем не заслужил – кроме того, что и сам все годы по-хорошему помнил её… Кажется, она так и не вышла замуж, и уже здесь мне о ней рассказали что-то ужасно печальное… Зара, Зара, есть ли ты, нет ли тебя на свете, но всю жизнь звучит во мне твой голос, и я тоскую по родине, по русским, украинским полям (других таких, вот уж точно, нет на всём свете!), по невозвратимой нашей юности, глупой и честной… Мир имени твоему, памяти твоей, чудной женской, человеческой доброте…)
Как ни странно, сердце моё оставалось спокойным – славненькая Зара не вызвала в нём никакого чувства, кроме простой и чистой симпатии. А вот Юра Куюков, как я потом заподозрил, не остался равнодушен к этой славной девочке. То же можно предполагать и в отношении Юры Курганова. Во всяком случае, оба они гораздо чаще, чем я, с нею общались. Мы бывали в её доме на Клочковской, где-то напротив ул. Ивановской, и даже однажды сфотографировались там вчетвером: Курганов и Гаркуша, Куюков и я.
