авторов

1427
 

событий

194042
Регистрация Забыли пароль?
Мемуарист » Авторы » Natalya_Yurenkova » Город детства моего

Город детства моего

01.10.1956
Чкаловск (Бустон), Таджикистан, Таджикистан

Из сборника "Мой папа".

        Перемены, произошедшие в стране после смерти И.В.Сталина, коснулись и жизни нашего города, и жизни нашей семьи.
  
        С 1953 года были образованы комиссии по проверке дел и реабилитации, многие заключённые были выпущены на свободу и реабилитированы. В 1956-57 годах сняли политические обвинения с репрессированных народов, восстановили их государственность (но! - кроме крымских татар и немцев Поволжья).

        Вся лагерная система в стране была реформирована, закрылся фильтрационный лагерь в нашем городе. Многие из бывших заключенных после освобождения никуда не стали уезжать, а остались в городе, который сами же и начинали строить. Кому-то уезжать было просто некуда, кто-то рассудил, что от добра добра не ищут — здесь и работа есть, и друзья появились, и перспективы развития имеются.
 
        То ли всё дело в умелом руководстве, сумевшем выстроить грамотную систему поощрений, то ли люди, уставшие от войны и неустроенности, поверили в светлое будущее, а, скорее всего, всё это вместе, но строительство велось ударными темпами, с высоким качеством, и город наш хорошел с каждым днём.

        В августе 1956 года вышел Указ Президиума Верховного Совета Таджикской ССР «О преобразовании соцгорода 6 комбината Ленинабадской области в город областного подчинения … с присвоением ему наименования город Чкаловск».

        К этому времени здесь, кроме Дома Культуры и политехникума, уже имелись школы, магазины, столовая, больничный городок, военный городок, хлебозавод, детские сады, стадион, торговая база.

        Мама работала, поэтому меня отдали в детский сад достаточно рано. Я некоторое время ходила в какой-то одноэтажный детсад, был он весь в зелени, с беседками, но мне  почему-то не очень нравился. Я мечтала попасть в другой детский сад, куда ходила моя старшая сестра. Он казался мне похожим на дворец - двухэтажный, с широкими лестницами, перилами, всякой лепниной, всё в том же стиле «сталинский ампир», но самое главное - бассейн во дворе, на краю которого, на высоком постаменте восседала большая царевна-лягушка. Сестра говорила, что изо рта лягушки брызжет вода. Я представляла это себе и думала, что это очень красиво — фонтан из лягушки, и мечтала это увидеть, но вечером воду выключали. Я упрашивала папу перевести меня в этот садик, только ради того, чтобы увидеть такую красоту.

        Но место мне дали в другом садике, во вновь выстроенном.

        Эпоха сталинского ампира к тому времени ушла в прошлое в связи с кончиной вождя, и настало время хрущёвского минимализма. Новый детсад был простой, лаконичный, но мне понравился, и я быстро утешилась, сказав сестре, что лягушка в её садике уродливая и её можно испугаться «до полусмерти». Сестра обиделась, но ненадолго, потому что пора пришла ей идти в школу, и садик был забыт вместе с лягушкой.

        Мой новый детский сад был без широких лестниц с перилами и без лепнины, но был он светлый, просторный, там вкусно кормили, и воспитательница у нас была замечательная, с красивым китайским зонтиком. Двор детсада был ещё не благоустроен, посаженные деревья не успели подрасти, поэтому нас выводили на прогулки в парк, расположенный неподалёку.

        О том, как создавался городской парк, можно было бы написать героическую поэму, прославляющую «свободный труд свободно собравшихся людей» - без преувеличения. Тогда ведь все были одержимы идеей превратить все города в цветущие сады. Идея-то хорошая, но земля на пустыре, где собирались сажать деревья и цветы, была настолько каменистой и выглядела такой безжизненной, что в успехе сомневались многие, и напрасно.

        Время, что ли, было такое, или люди подобрались такие, энтузиасты, но работали над созданием парка все жители города. Камни выкапывали и вывозили на тачках и вручную, землю завозили на лошадях, на грузовиках. Просеивали всё буквально в ладонях, готовили лунки под саженцы, подводили воду арыками, если воды не хватало — подвозили водовозками. Саженцы привозили даже из соседних республик, разумеется, не только для парка, но и для озеленения всего города. Парк создали сказочно красивый, такой, что до сих пор радует жителей, держится, несмотря на все послеперестроечные попытки его угробить организацией здесь вещевых рынков, барахолок и прочих базаров.

        Вот в этот парк нас водили гулять. Все выстраивались парами, впереди шла наша воспитательница, Надежда Константиновна, со своим красивым зонтиком, а замыкала строй наша нянечка, тётя Лиля. Тётя Лиля несла в руках огромный, ведёрного объёма, чайник с кипячёной водой. Мы проходили мимо кинотеатра «Искра», входили в парк через ворота, которые позже снесли. Глубоко в парк нас не водили, располагались мы обычно напротив летнего кинотеатра, в самой зелёной части парка.
 
        Это был очень тенистый уголок, называемый «немецкое кладбище». Здесь, действительно, когда-то было кладбище, о чём говорили невысокие, уже почти сравнявшиеся с землёй холмики, поросшие густой травой. Не было никаких ни крестов, ни памятников — наверное, здесь хоронили заключённых фильтрационного лагеря, находившегося раньше в городе.

       Непонятно, почему «немецкое», если в лагере содержались только советские солдаты и офицеры, побывавшие в немецком плену? Немцы в городе были, но не заключённые, а из трудовой армии, да и кладбище по площади было совсем небольшим. Зато каких только фантазий не порождало его существование.
 
        Не так давно, в интернете я наткнулась на воспоминания — женщина рассказывала, как играла в детстве на этом кладбище и помнит могилы с крестами и висящие на крестах эсэсовские каски. Или вот ещё — гулял по интернету (да и сейчас, наверное, гуляет) некий литературный опус о том, как внук обнаружил на чердаке бережно хранимый дедом эсэсовский мундир и трепетно примерял его перед зеркалом  по ночам, когда никто не видел. Чушь, конечно, но ведь люди утверждают, что это помнят.

        Во-первых, никаких эсэсовцев в нашем городе не было и быть не могло по причине абсолютной засекреченности и стратегической важности комбината, во-вторых, кто-нибудь может себе представить кладбище заключённых с крестами, и, наконец, где бы это можно было хранить немецкие каски или мундиры в лагере?

        Мы, дети, конечно, ни о чём таком не думали и не знали, а просто играли в тенистом прохладном парке, ловили жуков и стрекоз, плели венки. Подружка однажды рассказала мне, что кто-то нашёл в траве золотой зуб, и мы с ней во время прогулок внимательно осматривали траву — вдруг нам тоже повезёт. Нам казалось, что, найдя золотой зуб, мы станем сказочно богатыми, но не повезло — не нашли.

        Когда заканчивалась вода в огромном тётилилином чайнике, мы строились и тем же маршрутом дружно возвращались в детсад.

        К тому же разделу «Слухи нашего городка» можно отнести множество фантазий об овраге, пересекавшем наш парк, и о «сухих» мостах через этот овраг. Овраг пересекал весь парк и продолжался за его пределами. Некоторые утверждают, что по нему поступала в город вода, кто-то даже рассказывал, что катался по этому оврагу на лодке.
 
        Что ж, всё возможно, трудно спорить. Но овраг был небетонированный, просто выкопанный в земле ров, не слишком широкий  и не слишком глубокий. Если заполнить его водой, то вряд ли это получилось бы надолго. И на лодке, конечно, можно было плавать, если лодка размером не больше автомобильной шины. А вот самой реальной выглядит версия о том, что это был селеотводный канал, который впоследствии использовали для прокладки коммуникаций, поэтому и не зарывали его очень долго — до конца 60-х, кажется.

        Через овраг этот были перекинуты мосты, часть их потом снесли, а часть оставили. Самый известный мост — тот, что сохранился при входе в парк. Почему-то его решили оставить — то ли сломать не получилось, то ли как память о прошлом. Так и стоит по сию пору этот мост посреди заасфальтированной площадки, вызывая недоумение и вопросы у тех, кто не знает истории города.

        Ну, и чтобы окончательно покончить со слухами, расскажу о строительстве Кайраккумской ГЭС «Дружба народов». При строительстве этой гидроэлектростанции на реке Сырдарья образовалось Кайраккумское водохранилище, которое часто называют Таджикским морем. Оно достаточно большое, здесь много промысловой рыбы, его уже облюбовали для промежуточной стоянки перелётные птицы, это популярное место для отдыха — вдоль побережья много детских лагерей, санаториев, домов отдыха. Но речь сейчас не об этом, к этому мы ещё вернёмся.

        Первый агрегат Кайраккумской ГЭС был запущен в декабре 1956 года. Ходили тогда  упорные слухи, что готовился теракт, при запуске турбины должен был произойти взрыв, но, буквально накануне, у кого-то из злоумышленников сдали нервы, и он пришёл с повинной. Последствия этого взрыва  могли быть катастрофическими. Страшно даже представить, что могла бы натворить огромная масса воды, хлынувшая из водохранилища на Ленинабад, расположенный всего в 20 километрах. Впрочем, возможно, это были всего лишь слухи. Кстати, плотина выстроена была на совесть, и устояла при землетрясении 1985 года, спасибо строителям.

        Все силовые структуры в стране были тоже реформированы. Папа, пережив период переформирований-расформирований стал служить в городском отделении милиции, со временем он стал начальником милиции.
 
        Здание отдела милиции находилось практически в одном дворе с домом, где мы жили, только отделялось от двора высоким забором. Огромные железные ворота и помещение дежурной части находились со стороны двора, но здание горотдела и вся территория скрыты были забором от любопытных глаз.
 
        В самой глубине двора, за многочисленными сараями, за высоким забором, было что-то вроде спортивной площадки, или футбольного поля. Это тоже была территория горотдела милиции — здесь проходили какие-то учения, соревнования, здесь занимались спортивной подготовкой сотрудники милиции. Для зрителей имелись лавочки, но зрители, наверное, тоже были из своих сотрудников. Посторонним сюда вход был запрещён, тем более детворе дворовой. Мы, конечно, запреты эти нарушали и часто подсматривали за происходящим, забравшись на забор.

        На площадке в числе прочих спортивных приспособлений был турник, и, я помню,  папа там часто тренировался. Сердце моё переполнялось гордостью и восторгом — как папа крутил «солнце» на этом турнике! Мама говорила, что лучше папы никто на турнике упражнения не выполнял. Конечно, это же был мой папа!

        Со временем ворота и дежурку перенесли на  другое место, сделали вход и въезд в милицейский двор с другой улицы. Потом и отделение милиции переместили в другой район города, забор снесли, а здание переделали под обычный жилой дом. Это уже намного позже, а во времена моего детства папа работал почти в соседнем доме. Но бегать к нему на работу, или звонить в рабочее время, отвлекать и мешать, нам было категорически запрещено. И даже не обсуждалось. Работа — это прежде всего и важнее всего!

        Почему-то хорошо помню воскресные вечера, перед началом рабочей недели.

        Папа сидит в зале, за круглым столом, под лампой с абажуром. На столе разложены на газете щёточки, бархоточки, паста в коробочке. Папа чистит пуговицы на форменном кителе, я сижу рядом и наблюдаю. В руках у папы прямоугольная такая штука, плоская, с круглым отверстием. В это отверстие вставляется пуговица, а затем передвигается вдоль узкого разреза. Вот теперь можно чистить пуговицу, не опасаясь испачкать пастой китель. Сначала щёточкой наносится паста и тщательно растирается, потом полируется суконной салфеткой. Иногда папа разрешает мне помочь, я очень радуюсь и очень стараюсь. Пуговицы сверкают, отражая свет лампы, я прищуриваюсь и представляю, что это звёзды, лучистые и яркие.
 
        После этого папа ещё раз проходится по кителю влажной щёткой, и китель, с подшитым папой же свежим подворотничком, со сверкающими пуговицами, занимает своё место на вешалке.

        В длинном, узком коридоре спокойно дожидаются утра заранее начищенные до зеркального блеска папины сапоги, рядом с ними — наши ботиночки, начищенные папой «за компанию» с его сапогами.

        Утром папа уходит на работу первым. Я дожидаюсь своей очереди на заплетание косичек и смотрю из окна, как он идёт через двор — прямой, подтянутый, стройный — и скрывается за дверью «дежурки».

        Если время учебное, следом выходит из дома сестра, и потом уже я.

        Я спускаюсь по ступенькам, стараясь копировать папу — иду неторопливо, не касаюсь руками перил. Как только папа ухитряется шагать по нашим очень крутым и скользким ступеням в своих сапогах с абсолютно гладкой кожаной подошвой и ни разу не оступиться? У меня, конечно, ничего не получается, и, шлёпнувшись мягким местом пару раз, я продолжаю спускаться уже осторожно, цепляясь за перила обеими руками.

        Мама покидает квартиру последней и бежит на работу, совсем в другом направлении, а я иду в садик самостоятельно. Ничего особенного — в нашей группе почти все приходят без сопровождающих, ну, разве только те, кто живёт совсем далеко. Иногда мама меня провожает, если ей нужно по делам, по пути. Но я этого не люблю — взрослые вечно спешат, приходится вприпрыжку их догонять, ничего интересного по дороге не увидишь. А интересного много!

        Утреннее солнце ласково касается крыш, макушек деревьев, скользит по дорогам и, наконец, добирается до дворов. Город просыпается, щебечут птицы, журчит в арыках прозрачная вода, по улицам проезжают поливочные машины, щедро умывая асфальт на дорогах, остатки утренней прохлады торопливо ищут укромные тенистые места, пытаясь спрятаться от неизбежной дневной жары.

        Это уже потом, когда мы стали взрослыми, а секретность ослабла, говорили, что особенно интенсивно проливали улицы, если ночью работал основной цех комбината, тот самый, где обогащали уран, но тогда никто об этом и не думал.
 
        Нежный дурманящий аромат цветущей акации смешивается с запахом мокрого асфальта. В городе много деревьев акации – и на улицах, и в городском парке – мы любили жевать белые гроздья, сладкие, с медовым ароматом, они казались нам необыкновенно вкусными.

        Слышится мерный цокот копыт – это приступил к работе городской гужевой транспорт, представленный единственной лошадью, развозящей по киоскам продукцию прохладцеха – лимонад и мороженое.

        У лошади на голове панамка. Я всегда считала, что это от солнца, чтобы лошади не напекло голову. Однажды я сказала об этом папе, он улыбнулся и объяснил мне, что это никакая не панамка, а называется это «шоры». Шоры надевают на голову лошади, чтобы она не пугалась проезжающих машин.
 
        Нежно и укоризненно воркует голубка, урезонивая громко чирикающего воробья – они не могут поделить какую-то крошку хлеба.

        Именно таким вспоминается мне город моего детства, с его неповторимым утренним запахом, цоканьем копыт, воркованием голубки, вкусом цветов акации, просыпающимся, мирным, неторопливо-спокойным. Маленький городок на севере Таджикистана, при воспоминании о котором нежно щемит сердце – это город моего детства.

        На этом я и закончу эту часть своих воспоминаний. Детство моё, конечно, ещё продолжалось, но самая беззаботная часть его закончилась в 1958 году. За год до этого, в январе родилась моя младшая сестрёнка, Лена, и я перестала быть младшим ребёнком в семье, сразу повзрослев. А в сентябре я пошла в школу. Школа, где я стала учиться, была через дорогу от детского садика. К сожалению, первого звонка у нас не было — в садике был карантин, и в школу мы пошли с опозданием на месяц, пришлось догонять в учёбе остальных учеников. Но мы ведь почти полным составом группы прибыли в школу, так что дружно вместе всё наверстали.

Опубликовано 27.12.2018 в 11:04
anticopiright
. - , . , . , , .
© 2011-2024, Memuarist.com
Idea by Nick Gripishin (rus)
Юридическая информация
Условия размещения рекламы
Поделиться: