В Днепропетровск по случаю повышения отчима по службе (в той же должности референта, но уже в областном центре) наша семья переехала в 1931 году. Мы с Розой закончили 4 класс.
Мне не запомнился наш переезд из села Желтого в Кривой Рог, а переезд в Днепропетровск я помню. Мы переезжали на открытой грузовой машине, принадлежащей «Сельхозтехнике». Вещей немного - весь скарб был при нас. Шофер и папа – в кабине, я, Роза и мама – в кузове. Расположились удобно, простор для созерцания неограниченный. И мы с Розой были очень довольны – столько разнообразия в пути, и нас ждет новая жизнь в Днепропетровске!
Нам, пустоголовушкам, было весело и интересно. А ведь это был 1931, а за ним –самые страшные годы на Украине – 1932, 1933.
В Днепропетровске мы поселились на Короленковской улице, д. 63 – в маленьком отдельном одноэтажном кирпичном домике, в котором было 2 комнатки, одна другой меньше, и кухня (она же прихожая). В комнате побольше – лаз в погреб. Великолепный благоустроенный погреб, стены облицованы кирпичом, есть полки и даже вентиляция через малюсенькое оконце, выходящее на улицу у самой земли.
Этот домик до революции был продуктовым магазином, и погреб сохранился куда лучше приспособленных для жилья помещений, в которых одна из стен была наполовину сырой. Но впоследствии мы пристроили большую веранду, и нам стало просторнее.
В соседнем, также одноэтажном, но большом доме жила семья хозяйки – Богоявленской Натальи Михайловны и три семьи квартиросъемщиков. Две фамилии помню: Макаровские (3 человека) и Гросс (5 человек). Третью фамилию (отец и сын) я не знаю. Знаю, что глава этого семейства, длиннобородый, религиозный человек, был резником.
Оказывается, в еврейском быту это очень нужная должность, специально освященная должность, так как простой еврей по религиозным законам не может сам зарезать курицу или другую живность. Есть можно только курицу, зарезанную резником или м. б. кем-то из иноверцев.
Курятину, особенно проживая в с. Жовтэ, мы употребляли нередко, и я никогда не видела, чтобы птицу зарезал кто-то из нашей семьи.
В семье резника не было женщин, и для зажигания субботних свечей (это надо было делать вечером в пятницу) в дом приглашали кого-нибудь из знакомых женщин – она зажигала свечи и уходила. Так я узнала кое-что о еврейских обрядах.
Макаровские были ничем особым не примечательными, если не считать их чрезмерное любопытство. А вот семейство Гроссов заметно отличалось в своей еврейской речи от привычной в нашем окружении. Мама объяснила мне, что они «лытвики» или «лутвики», из прибалтийских евреев, и потому их идиш отличается от привычного в наших краях. И еще особенным для меня было то, что они иногда получали заграничные посылки и имели какие-то заграничные деньги или «талоны», по которым в специальном магазине «Торгсин» они могли покупать недоступные нам товары и продукты. Семья Гроссов не бедствовала, содержала прислугу, даже в годы голодовки. Но большой их бедой была болезнь матери этого дружного семейства – тяжело протекавший туберкулёз.
Я еще не описала двор. Он был довольно большой, и предприимчивая хозяйка заняла его грядками с разнообразными цветами, которые затем, умело оформив в букеты, успешно продавала. Из всей территории двора лишь крошечная часть была отдана маленькому сарайчику, где выполнял свой ритуал резник, узкой тропинке к нему да еще туалету в дальнем углу двора – наше «удобство во дворе».
Еще запомнилось толстостволое развесистое пышное ореховое дерево в центре двора и, в нескольких шагах впереди него – водопроводная колонка (еще одно «удобство во дворе»).
Я не без умысла так подробно описываю и тот чистый, ухоженный, всё лето цветущий двор и тот маленький кирпичный домик. Дело в том - забегая вперёд – что в феврале 1941, почти через 10 лет после нашего переезда в Днепропетровск, именно в этом домике поселился новорожденный сын мой Саша. Это было первое его жильё – вплоть до нашей эвакуации по случаю войны - в августе 1941.
Свободное копирование
