Совсем новая копировальная бумага пахнет старыми книгами, дедушкиной библиотекой — мирный, добрый, необыкновенный запах невозвратимого.
* * *
Раздражён, всё время взрываюсь безо всякого повода, цепляюсь к людям. Впрочем, всё понятно. Так всегда бывает, когда я не делаю ничего полезного. И напротив, когда я хорошо поработаю, я добр, весел и снисходителен. Сегодня 12 мая, а я за две недели не написал ни одной стоящей строчки!
* * *
Панкин намекнул, чтобы я оделся поприличнее, потому что возможен приём у Генсека. Приём не состоялся. Сидели всей компанией, ждали вестей: Бовин, Биккенин, Бурлацкий, Анатолий Сергеевич Черняев из иностранного отдела ЦК и мы с Борисом. Вскоре выяснилось, что нашу речь прочитал Андропов и другие большие люди, обычно очень придирчивые, но нынешнее сочинение наше они все дружно одобрили и назвали речь «исторической». Потом пришёл Цуканов и сказал, что Брежневу речь понравилась тоже, а теперь надо помочь Генсеку с речью перед избирателями. Неужели новую речь придется писать?! Я в ужасе...
* * *
В редакции все почему-то боятся печатать мою статью о КВН, перекладывают её из номера в номер. Особенно усердствует в её удушении Куканов (ответственный секретарь редакции). Никак не могу понять: почему они все такие трусы? Наверное потому, что чувствуют: место, которое они занимают — не по чину и, чуть споткнувшись, можно лишиться и власти, и благополучия.
* * *
Да, разумеется, я не гениальный человек, это ясно мне и всем окружающим. Но ведь никто не знает, что редко, чрезвычайно редко, меня посещают мысли гениального человека!