После непродолжительной дипломной практики в Лиепае и работы над дипломным проектом и затем защиты его, возникла неожиданная пауза перед производством нас в лейтенанты. Шли разговоры, что теперь в едином Министерстве Вооруженных Сил трудно с финансами, и нас могут на пару-другую месяцев отправить на стажировку мичманами (мичманские звания нам присвоили перед началом дипломного проектирования). Эти финансовые затруднения большинство из нас объясняло проще: армейский сапог наступает на флотский ботинок. Так или иначе, но пауза какая-то получилась. Все было готово: и офицерские личные дела (командир роты заранее дал свой китель с прилаженными лейтенантскими погонами, в котором мы все по очереди сфотографировались), и заранее сшитое офицерское обмундирование, и даже дипломы были готовы; их заполнял наш одноклассник Коля Ч., обладатель несравненного почерка. А приказа не было. Такая желанная офицерская свобода никак не приходила. После восьмилетнего (со спецшколы!) ожидания каждый лишний день промедления был невыносим. Может быть именно поэтому и запомнилась та короткая пауза.
Я, чтобы скоротать время (в город нас по-прежнему отпускали только как курсантов), стал в библиотеке просматривать журналы, до которых в последние месяцы просто руки не доходили. У памяти, видимо, какие-то свои законы: я до сих пор хорошо помню прочитанные в "Новом мире" две статьи ( Ф.З Гладкова и А.Я. Вышинского). Гладков, автор ставшего к тому времени уже советской классикой "Цемента", очень проникновенно писал о необходимости сохранения чистоты русского языка. В частности, он предостерегал от использования суффиксов -щина, -чина для названия русских земель. В русском языке этот суффикс не нейтрален, в отличие от украинского. Все верно! Когда я слышу нынешнее коверканье названия Орловской или Курской земель, делающее их Орловщиной или Курщиной, я с благодарностью вспоминаю статью Ф.В. Гладкова, прочитанную в том году.
Фамилия академика Вышинского не сходила со страниц газет; выступления ведущего дипломата и юриста, особенно на сессиях ООН занимали целые полосы центральной прессы. Мне запомнились публикации знаменитого обвинителя и прокурора55 в "Новом мире", суть которых сводилась к тому, что если кто-то потенциально, в силу своей классовой сущности (или принадлежности), может совершить, хотя еще не совершил, преступление, то его нужно заранее покарать. Это будет меньшее зло, чем то преступление, которое он (или они) могут совершить, будучи нашим классовым противником. И, надо сказать, я не видел в этих умозаключениях, которые излагались академически суховато и бесстрастно, ничего ненормального. Логика была, мне казалось, классово безукоризненной, а то, что основной посылкой была презумция виновности, я и подумать не мог. Просто врага надо обезвредить до того, как он успеет сделать свое дело! Профилактика - лучшее для этого средство. Я жил в гармоническом, по моим представлениям, мире и считал неприкосновенность личности пережитком буржуазного права, так как у них государство несправедливо, а у нас, впервые в истории, оно перестало быть таковым. Нет более глухого человека, чем счастливый человек!.. Да еще молодой при этом!
А трагедии разыгрывались рядом. Больно было встречать югославских офицеров. Все они были коммунистами и оказались перед неестественным выбором между пролетарским интернационализмом и верностью родине. Было заметно как они изменились. Никто уже не улыбался, лица замкнулись, иногда на них можно было угадать растерянность. Многие уезжали, часть оставалась, несколько человек отказались от своих орденов.
А жизнь шла. В один из дней я увидел в нашем адмиралтейском дворе много народу в армейской форме. Присмотревшись, можно было заметить, что цвет ее несколько отличается от нашей, и самое главное, совсем другим был покрой, чем-то напоминавший американский или английский. Солдаты были с вещами. Вскоре мы узнали, что это были албанцы. Буквально через пару дней они переоделись и их уже трудно было выделить на фоне наших курсантов. Правда, по-русски они говорили плоховато. Поэтому разговоры обычно ограничивались вопросом, нравится ли им у нас и как кого зовут. Тем не менее, в этой мимолетности я запомнил одного общительного и симпатичного парня (он, кажется, был у них старшиной), его звали Ходжа. Появление албанцев у меня тогда вызвало, примерно такие мысли: вот Албания, там никаких наших войск во время войны не было, а ведь пришли к нам! Конечно, наше дело правое, марксизм-ленинизм всех нас, понимающих, объединяет. И еще: жалко конечно, что с Югославией поссорились, но с военно-морской точки зрения Албания ее вполне заменит, базы на Средиземном море у нас останутся...
Свободное копирование
