В этот-то период времени Москва сильнее стала входить в эпоху возбуждения умственных интересов. Вопросы литературные стали вопросами жизни, за трудностию вопросов из всех других сфер человеческой деятельности. Вся образованная часть общества бросилась в мир книжный, в котором одном только и совершался действительный протест против застоя умственного, против лжи и двоедушия.
С возвращения Александра в Москву и по его отъезде за границу мы видались не часто, хотя оставались в прежних дружеских отношениях. Он был весь увлечен своею обширною литературного деятельностию, своими целями и семейными огорчениями. Я страдала под ниспосланным мне богом несчастием (смерть мужа) и, кроме детей моих, ни на что не обращала внимания, вследствие чего этот период жизни кружка Александра мне мало известен. Его пополняют в моих воспоминаниях записки некоторых людей из близко соприкасавшихся к этому кругу представителей интеллигенции сороковых годов. К числу таких воспоминаний принадлежат записки Т. А. Астраковой. Они по преимуществу вводят во внутреннюю жизнь моего друга и товарища детства Александра и его жены Наташи.
Привожу выдержки из записок Т. А. Астраковой.
"...Вскоре после отъезда Александра в Петербург, приехал в Москву Сатин и явился к нам, -- говорится в записках Т. А. Астраковой. -- Я думала встретить человека положительного, в летах, по крайней мере как Ника, и удивилась, увидавши юношу с поэтическою наружностию, с ясными голубыми глазами, с длинными, вьющимися белокурыми волосами, с гибкой талией и изящными манерами. Он, как я узнала после, в то время был уже около двадцати пяти лет, но казался много моложе. В начале нашего знакомства Сатин был застенчив и ненаходчив, потом мы сошлись довольно коротко; он бывал у нас часто, читал нам свои стихи, -- я любила их слушать. Его "Умирающий художник" и "Три поры" в то время читались с восторгом. Его перевод с английского "Бури" Шекспира признан был отличным и читался с увлечением; даже посвящение его этого перевода друзьям очень ценилось; оно начинается так:
Я отлучен судьбою был от мира.
И там, в тиши, открылся предо мной
Волшебный мир -- волшебника Шекспира
С его живой, великой простотой...
. . . . . . . . . . . . . . . . .
В конце:
Друзья! Друзья! от горя и разлуки
С тех пор и я судьбой освобожден...
Давайте мне родные ваши руки,
Они теплы!.. О, это уж не сон!
Без сомнения, в Сатине был зародыш поэтического дара, но что-то помешало ему развиться вполне. Он писал много стихов и очень недурных. В начале сороковых годов, возвратясь из-за границы, стал писать меньше. К его заграничным стихотворениям принадлежат: "Рейн", "Lauro dell'Isola bella" {"Лавр на прекрасном острове" (тал.); Isola bella -- остров на озере Лаго Маджоре в северной Италии.}; вот ее начало;
Среди магнолий, мирт и роз
Гигантский лавр главу вознес;
Кругом прозрачно и светло;
Роскошно озеро легло;
В него глядят со всех сторон
Сады и виллы; небосклон
Сокрыт громадой чудных гор...
и проч.
Некоторые из стихотворений Сатина помещались в "Отечественных записках" и в "Современнике". Мало-помалу он совсем перестал писать стихи и наконец стал стыдиться своих произведений; не раз, встретивши в каком-нибудь журнале свои стихи, выдирал их и рвал на части. Ник, друг и товарищ Сатина, шел, не останавливаясь, избранным путем; его стихотворения выступают из ряда вон.
Свободное копирование
