"23 марта 1839 г,
Вчера в ночь уехал Эрн, пробывший двое суток. С жадностью расспрашивал я обо всем, касающемся до вас, и много разных чувств волновалось. Наша встреча-- важнейшее событие в моей вятской жизни. То беспредельное чувство любви и уважения к вам и к вашим страданиям, которое заставило меня на Вахте схватить вашу руку, с тем чтоб прижать ее к устам, -- это чувство живо во всей полноте.
...Всего более радует меня, что вы заняты {Занятия Витберга состояли в изготовлении плана, фасада и разрезов Александро-Невского собора в Вятке. После четырехмесячного безвозмездного труда проект этот был готов. (Прим. Т. Л. Пассек.)}; сверх того, что это отвлекает вас от ряда мыслей очень черных, -- высший закон творчества требует не зарывать таланта,а особенно таланта столь мощного, как ваш. Я видел слезы на глазах одного священника, рассматривавшего проект в "Живописном обозрении" (à propos {кстати (франц.).}, вы мне не объяснили, кто напечатал его?). Итак, да благословятся ваши труды, творите вопреки толпы, вопреки цепи... Не ждете ли вы чего при предстоящем бракосочетании? Мое дело идет забавно: в феврале месяце писал гр. Б<енкендорф>, что не находит удобным снятие надзора (после пяти лет) и, следственно, я еще поживу здесь.
Счастье мое так беспредельно, что подчас кружится голова от мысли: заслужил ли я хоть долю того, что имею, или не есть ли и это испытание? Преданность провидению безгранична тоже. Я чувствую огромную перемену, душа становится шире; чистота первобытная и утраченная юношеским разгулом, возникает, и хотя налетают минуты горького сомнения в себе, минуты, в которые я кажусь себе ничтожным карлой...
Одного недоставало в моей жизни -- это свидания с тем дивным другом, которого портрет висел у меня в комнате. Сбылось и это. Он и она были, и мы четверо стали на колени перед распятием и молились с горячими слезами и благодарили провидение. Больше счастия не может поместиться в груди. Теперь в путь -- трудиться... чтоб заработать столько блаженства, данного богом.
Ваше замечание насчет лица апостола Павла в Лициний принять я никак не могу. Во-первых, области искусства принадлежит вся вселенная, вся история и все лица. Почему Рафаэлева кисть не задрожала от мысли писать Мадонну и еще больше, придавая ей черты Форнарины. Почему резец Буонаротти не остановился, изображая Моисея. Во-вторых, в мистериях, разыгрываемых в средние времена, выводится на сцену Иисус. Ваше выражение "вольная поэзия" я не понимаю. Поэзия есть одна. Перенесите ваш широкий взгляд на зодчество к поэзии, -- и вы увидите, что я прав. Хорошо ли я представил апостола -- это будет другой вопрос. Скворцов имеет черновую тетрадку, попросите у него "Intermezzo", где и является апостол. Именно в том-то и вопрос нашего века -- помирить религию с жизнью, откровение -- с мыслью... Salut et amitié {Привет и дружба (франц.).}.
Свободное копирование
