Прошло больше часа, а Исмаила все нет. Наконец, он вернулся, но тут же вызывают меня, вероятно, чтобы мы не успели сговориться. Но нам это и не надо, мы ничего не скрываем, наоборот, хочется побольше рассказать, поделиться. Я поднимаюсь по приставной лестнице из нашего подвала-погреба, захожу в комнату следователя. (Путь от подвала до этой комнаты просматривается часовым, который сидит с автоматом над дверью нашего погреба!) Следователь предлагает стул, просит рассказать свои "паспортные данные", затем предлагает подробно описать военную обстановку, при которой я был захвачен в плен.
Что мне сказать здесь? Ведь я много дней и ночей думал и мечтал дожить до этого дня, чтобы рассказать всю правду о нашей армии, о людях санотдела, о том большом несчастье, которое пришло к нам с окружением не только нашей, но и других армий под Вязьмой в октябре 1941 года. Я рассказываю, забыв обо всем на свете, и о том, что это допрос и передо мной следователь. Последний ни разу не перебил меня и слушал мое повествование. В это время вдруг заходит капитан, который вчера днем, узнав, что мы врачи, размахивал перед носом пальцем и многозначительно говорил: "Ну, сегодня мы вас полечим!". Он зашел к следователю по делу, увидев меня, ехидно заулыбался, но, прислушавшись, притих, улыбка его угасла, он сначала слушал стоя, затем сел на диван, и долго еще внимательно слушал, не перебивая. Потом тихо поднялся и удалился из комнаты, не сказав ни слова. Никогда в жизни я не говорил так увлеченно, собранно и содержательно, как будто читал заранее написанный текст. Говорил одухотворенно, с небывалым подъемом, от всего сердца. Если бы велась стенограмма этого показания, которое я излагал, думаю, ее было бы интересно почитать и сегодня. Я думаю, тот, кто прочтет эти строки, сможет поверить мне, что не для похвалы они написаны.
Я не могу точно сказать, сколько длилось мое повествование следователю, но вдруг он спохватился, забеспокоился: "Мы ведь ничего не успели записать!"
-- Ничего, - успокоил я его, - теперь я повторю краткое содержание того, что рассказал, для записи в протоколе.
Не помню, дал ли он подписать мне этот протокол или нет, но по окончанию сказал:
- Ничего, Вам будет хорошо!
- Вы это называете хорошо, когда 22 человека сидит в погребе, где нельзя поднять головы, чтобы не удариться о потолок, где люди буквально задыхаются и, если закрыть дверцу погреба, через которую идет слабая струя воздуха, мы все погибнем, не дожив до утра!
На это следователь вновь повторил: "Вам будет хорошо!"
Меня вновь спустили в наш печальный погреб, но в нем действительно стало легче дышать, хотя ничего не изменилось. Наступление ночи в Карпатах характеризуется появлением фенов - горных ветров, которые сопровождаются похолоданием. Поэтому, хотя было еще душно, мы, физически уставшие и пережившие стрессы, незаметно уснули.
Свободное копирование
