На второй день после эвакуации лагеря Харвальд пригласил меня, как старшего врача, и сказал, что он со своими помощниками должен эвакуироваться на Запад, и может взять с собой одного врача. Затем, как бы оправдываясь, добавил: "Я хотел взять с собой вас, но вы нужны здесь для подготовки больных к эвакуации. Она состоится, как только будут поданы вагоны, поэтому прошу вас выделить одного врача, который поедет с нами. Спросите, кто хочет с нами поехать, затем зайдите и скажите мне, кто это. Я ушел от оберарцта печальным. Зная всех, я был уверен, что никто не изъявит желание ехать с оберарцтом, что каждый из врачей ждет удобного момента, чтобы бежать... Все кинулись ко мне с вопросом: "Ну, что сказал оберарцт?"
- Он просит выделить одного врача, которого он возьмет с собой (а больше не может!). Так что, если кто пожелает, я пойду, сообщу фамилию. Все молчали и смотрели вниз. Мне было трудно об этом спрашивать, но я был обязан это сделать, и лишний раз убедился в том, что никто не пожелает эвакуироваться с оберарцтом, хотя лично его многие знали и уважали за гуманное отношение к пленным, особенно к коллегам-врачам. Я молча вышел из комнаты, где собрались все врачи, зашел в парикмахерскую, в которой после бегства Ерецяна работал его "ученик", попросил побрить меня, но не спеша. Он выполнил мою просьбу, я долго сидел после бритья, пока не раздался громовой голос санитара Тучека:
- Да где же шефарцт, черт побери!
Я молчал, надеясь, что он пройдет мимо, но нет: Тучек зашел в парикмахерскую и стал кричать:
- Почему вы сидите здесь, когда оберарцт ожидает Вас?
- Разве ожидает? - спросил я удивленно.
- Но он же поручил вам выделить врача, который поедет с нами, он ждет ответа!
- Но он сказал: выделить желающего врача...
Тучек окончательно вышел из себя:
- И что скажете, никто не желает?
Я не нахожу что ему ответить, но мы уже подходим к комнате оберарцта в немецкой канцелярии, я вхожу. Тучек остается в коридоре. Оберарцт поднимается с места: "Ну, что, Акапав? Наверно, все хотят ехать с нами?" Я совсем растерялся, а он настойчиво спрашивает: "Скажите, ведь все хотят, так? Но я не могу взять больше одного!"
Харвальд так настойчиво требует, чтобы я сказал, почему я не шел к нему сообщить ответ, полагая, что мое затруднение заключается в том, что все хотят ехать. Я решил идти на прямоту, будь, что будет, и говорю: "Нет, оберарцт! Никто желания не изъявил уезжать с лагеря (уже не говорю, уезжать с ним!). Трудное время, все хотят быть вместе..." Видно, мой ответ не понравился оберарцту, он покраснел, как это часто бывало с ним, когда волновался. Он лишь сказал: "Ах, вот оно что! Ну, что ж, я хотел кому-то представить возможность поехать с нами, но если нет желающих..."
С этим он отпустил меня. Я быстро зашел в комнату врачей, где ждали моего возвращения. Опять все обратились ко мне, и я передал им некоторую обиду оберарцта.
Свободное копирование
