21 <января>
Сегодня мне показалось на уроке у Татариновых, что ко мне несколько расположены... Я сам себе дивлюсь иногда, как ловко, смело, но вместе с тем прилично и скромно умею я говорить с девочкой о некоторых предметах. Например, сегодня в присутствии матери должен я был говорить ей о характере наших народных песен, в которых выражаются разные семейные отношения... Все это представляется там грубо -- нужно было выставить эту грубость, не поражая ушей, и я -- сам вижу -- сделал это очень искусно... Вообще, решившись действовать по-своему, я как-то более в своей тарелке, более развязен и положителен в своих замечаниях и способе занятий, нежели я сам ожидал... Щегловым тоже довольны, и я этому рад... А признаюсь, я не вдруг-то решился предложить ему эти уроки и даже оттягивал дело, пока сам не увидал девочки и не нашел, что она совершенный ребенок (как выразился Благовещенский). Прежде этого меня удерживало какое-то боязливое чувство, вроде предчувствия ревности...
Заходил ко мне M. E. Лебедев сегодня; я ему дал "О развитии революционных идей" и много толковал с ним. Он действительно развился несколько. Механизм, придуманный им для ружей, служит к ускорению выстрела. Но оказалось, что в военном деле скорость совсем не нужна и даже опасна, потому что в таком случае солдат может скоро расстрелять все свои заряды и остаться на бобах... Тем не менее за это изобретение на Митрофана обратили внимание и вызвали его сюда.
Поутру приходил Сидоров и просил денег так, как просят своего долга. Я уже привык к его тону и потому не удивлялся. Но денег у меня не было, и я должен был отказать... Мне жаль этого человека, который губит себя своим нелепым характером. Страшно развитое самолюбие, идеализм в невероятных размерах, пристрастие к фразе и неуменье долго остановиться на чем-нибудь -- его отличительные качества. Он очень умен, хотя не есть чрезвычайное явление по этой части и до сих пор ничего умного не произвел ни в каком роде. Но воля, решимость, порывистость исполнения -- громадны. К постоянной, тихой энергии он неспособен, потому что дела себе исполинского ищет и все рвется черт знает куда -- но рвется не как Кельсиев, не деятельно, а только умозрительно. В своем увлечении он еще имеет привычку не давать другим говорить и страшно деспотически поступать с всем, что противоречит его убеждениям. Мы в институте звали его Робеспьером.
Свободное копирование
