В это время в стране происходили важные исторические события. Правда, узнавали мы обо всем с большим опозданием.
Нам было известно о неблагополучии в правительстве. Говорили, что царица шпионит в пользу Вильгельма, шли слухи о скандальных похождениях Распутина. Письма родных о трудностях, нищете, а главное — плохое обеспечение фронта, подорвали уважение к царю не только у солдат и прапорщиков военного времени, но и у многих кадровых офицеров.
Вот почему весть о февральской революции и свержении царя на фронте встретили с чувством облегчения. Насторожились только старшие кадровые офицеры. Командир полка Никитников выразил настроение этой части военнослужащих, заявив:
— Конечно, его императорское величество Николай Александрович уже не может править Россией. Но почему не поставить другого царя?
А когда прибыл знаменитый приказ № 1, которым отменялось титулование офицеров и запрещалось обращение к нижним чинам на «ты», Никитников и его помощники полковники И. Д. Томашевский и Ф. С. Ломиашвили усмотрели в этом если не угрозу разложения армии, то по крайней мере страшный удар по дисциплине.
Мы, офицеры военного времени, держались иного мнения. Ведь в ряде европейских армий порядки были демократичнее, чем в русской царской армии, а дисциплина ничуть не хуже, и воевали солдаты тех армий храбро.
Вслед за приказом № 1 поступило предписание на собраниях избрать полковые комитеты. В нашем полку в комитет избрали десять солдат и трех офицеров, в том числе и меня.
На первом же заседании полковой комитет постановил заменить полкового адъютанта барона Брюгге. Мне поручили сообщить об этом решении командованию.
Командир полка убыл в отпуск. Замещал его полковник Ломиашвили, в прошлом начальник жандармского управления одного из городов. Когда я явился в штаб и доложил о цели прихода, Ломиашвили сухо спросил:
— Не находите ли вы, подпоручик, странной такую постановку вопроса?
— Я, господин полковник, выполняю решение полкового комитета. Мое личное мнение на него повлиять не может.
— Хорошо, — барабаня пальцами по столу, сказал полковник, — через три дня дам ответ.
Я откланялся и направился в батальон. Дорога шла вдоль Быстрицы. Ярко светило солнце, журчали сбегавшие с гор ручейки, глухо шумела многоводная река. Настроение у меня приподнятое от сознания, что оправдал доверие полкового комитета.
Встречный солдат остановился, вытянулся и отдал честь. «Старая привычка», — подумал я, отвечая на приветствие. А через минуту меня окликнул полковник Ломиашвили:
— Подпоручик Абрамов! Нормально ли, что командира роты его солдаты приветствуют по всем правилам, а командира полка обходят?
— Считаю, что не нормально, господин полковник. Только солдат был не из моей роты.
Полковник не понимал, да и я тогда еще не осознал, что в моем лице солдат приветствовал не подпоручика Абрамова, а представителя полкового комитета, что миллионы таких солдат, законно ненавидевших старорежимное офицерство, скоро при народной власти станут образцом выполнения воинского долга и будут с радостью приветствовать советских офицеров.
Свободное копирование
