Мемуары 7 - МЭИ, ЗИЛ

МЭИ

Закончив среднюю школу в Интердоме я поступил в том же 1965-м в вуз.
Родной Интердом благословил в дорогу и снабдил нас  «джентльменским» набором покидавшего родное гнездо птенца. Пакет включал костюм, плащ из пупырчатой синтетики, какой–то ещё одеждой, не помню какой и вручил небольшую, но видимо достаточную, по тем временам, сумму денег на первое время. Надо полагать, этого денежного довольствия было достаточно, чтобы прожить в Москве месяца два и подготовиться для поступления в вуз.

Поступал я в Московский Энергетический Институт ( МЭИ), опять же против моей воли, в приказном порядке. Я наивно полагал, что в мои 19 лет ( мы заканчивали 11-летку и в начальной школе я потерял год :см.мемуары 5 http://www.proza.ru/2012/11/26/1287 ) мог решать свою судьбу самостоятельно, но не тут- то было. Сама Долорес Ибаррури- легендарная женщина, президент испанской компартии - вызвала меня в Испанский Центр и неоднозначно дала понять, что мне предназначено быть инженером, сказав при этом:

- Слушай "ruso", - она меня так ласково называла, потому что я на русском говорил без акцента, в отличие от других испанцев, приехавших в 1939 году в Союз детьми. - Мне сказали, что ты собрался подавать документы в МГУ на журналистику. Я понимаю, что хочешь пойти по стопам матери, но Испании нужны инженеры , журналистов там более чем достаточно, да и к тому же, сможешь им стать потом. А сейчас пойдешь поступать в МЭИ (испанцы традиционно шли в этот вуз).

Здесь не обошлось без влияния моих родителей, в чем потом мне признался родной отец, перед смертью в Праге в 1973 году. Он хотел видеть своего сына инженером, поскольку сам даже школу не закончил, с малых лет надо было кормить семью. Я рад, что успел показать ему диплом инженера и магистра технических наук, как гласил этот документ на русском и ...на испанском. Такой спецдиплом выдавался иностранцам, закончившим МЭИ. По крайней мере, он убедился, что его мечта сбылась и, наверное это оттянуло немного его уход. Об отце расскажу отдельно. Экзотическая и легендарная личность.

Журналистика, особенно международная, всегда привлекала меня больше, чем физика. Но делать было нечего и я отправился в общежитие МЭИ на Лефортовском вале. Там уже учились интердомовцы:два испанца и два корейца, так что гостеприимство и “крыша” были мне гарантированы. Поступал я в МЭИ вместе с одноклассниками  и друзьями Дон Иром (Пиндыром) и Франциско Лопесом (Францем). Проходил без конкурса (длинная рука испанской компартии и здесь  оказала свое влияние), т.е по блату. Надо было сдать пять или шесть вступительных экзаменов, хотя бы на тройки. Двойка автоматически исключала возможность поступления.

Мы с Пиндыром держались вместе, тем более, что в технических дисциплинах от был сильнее меня. По гуманитарным наукам (русскому языку) надо было писать сочинение и тут я подготовился блеснуть, но Дон-Ир боялся этого испытания, как корейский черт пресного ладана и мы нашли лазейку в виде изложения, которое писали ребята из азиатских республик, им была такая поблажка. Мы прикинулись нацменами, что с пиндыриным обликом не составляло труда, а я выступал в качестве примкнувшего Шепилова. Изложение я настрочил минут за двадцать, почти как оригинал, поскольку его прочитали раз пять для плохо говорящих на русском туркменов, таджиков и т.п., и я уже знал текст наизусть. Отдал другу мои бумажки, чтобы списал и наказал, мол сделай пару ошибок, чтобы «уши не торчали». Я получил единственную в моем пакете вступительных экзаменов пятерку, а Пиндыр аж  4 балла. Зато он выручил меня с задачкой на экзамене по письменной физике. Так что мы квиты. Остальные вступительные мне удалось сдать на тройки и даже схлопотать пару четверок. Нас обоих приняли и разместили в одной комнате общаги с Феликсом –старшим братом Дон Ира, который учился на третьем курсе.

С тех пор я провел пять лет в тесном составе с корейцами(потом  ещё примкнул Тэнчик). Некоторые русские ребята из уральской глубинки, которые впервые видели чужеземцев , спрашивали меня не кореец ли я тоже? На что я отвечал, «Да, но с юга, там они худее и выше». В Интердоме мы естественным образом не делали никаких различий между нациями или расами и даже не замечали кто из какой страны, но для других это было не лишено экзотики, привлекало внимание и слегка обескураживало. Мы часто пользовались этим, чтобы где-то проскочить без очереди, пробить какую-то нужную бумагу или оправдать прогул.

Жили мы скромно, студенческой стипендии хватало только на самое необходимое и то с трудом, а учились мы на дневном, так что подрабатывать было почти некогда. Но как то ухитрялись сводить концы с концами и даже устраивали пиршества в день получки стипендии. К нам приезжали интердомовцы со всего Союза. Уму непостижимо, как они умещались в нашей клетушке. Солидарность между нами была явлением естественным, а потому негромкой и обыденной. Никто с пустыми руками не появлялся, хотя мы ни о чем никого не просили и были рады каждому гостю. Сейчас я даже объяснить не могу как у нас получалось всех принять и себя прокормить. Но молодость тем и хороша, что щедра на возможности и бескорыстна.

Официальный статус проживания в СССР некоторых выпускников Интердома , в число которых входили и мы с моим братом Павликом, выпадал из нормально установленного для обычных граждан Союза. У них был обыкновенный внутренний советский паспорт, а нас выпускников Интердома, которые не имели советского гражданства, передали на попечение и опеку советскому отделению Международного Красного Креста. Что это означало? А то, что каждому из нас был выдан паспорт для лиц «без гражданства» (его также называли «собачьим») по образцу схожим  с обыкновенным внутренним  советским, но не зеленого цвета, а бежевого. Разница между тем и другим была огромной. Обладатели  последнего не проходили военную службу, не обладали правом голоса на всеобщих выборах и были ограничены в перемещениях по стране. Требовалось разрешение милиции, если мы собирались поехать в другой город сроком на более, чем трое суток. Причем, это разрешение выдавалось далеко не во все города Союза, а только в те, которые  считались открытыми. Иваново было в их числе и это позволяло нам посещать родные пенаты. Часто мы этот режим нарушали, т.е. ездили в Интердом без разрешения милиции, наивно полагая, что кто же будет заниматься такими «мелкими» сошками, чтобы отслеживать наши путешествия. Но срабатывала великая армия «стукачей» из общежития или института - наследство сталинской эпохи- и нарушителей, время от времени вызывали на «ковер», но пожурив или вкатив очередной выговор с коротким сроком годности, отпускали на поруки.

Осведомленный читатель обратил уже внимание, что ограничения «собачьего» паспорта, по сути дела, были большими привилегиями. Во первых, служить в армии несладко, а нам это не грозило по определению. Во вторых, наше неучастие в выборах освобождало нас являться на избирательный участок для обязательного голосования зараннее избранных властями кандидатов и участвовать в этом, для многих нелепом фарсе. Но главная привилегия состояла в возможности выездов за границу, разумеется, при наличии близких родственников «за бугром» и влиятельных связей. То и другое у нас с братом было, что нам позволяло навещать родителей то в Париже, то в Праге, а также встречаться с ними в Югославии, Румынии, Венгрии и т.д.

Проучился я институте 5,5 лет. Первые годы учебы доставались с трудом, поскольку от привычки делать в школе уроки каждый день, до полной свободы заниматься когда хочешь, я в силу молодого возраста и многочисленных искушений, концентрировал все усилия на учебе только в конце семестров, совпадающих с периодами экзаменационных сессий, полагаясь на свои  недюжинные(как казалось мне тогда )способности, выручающие покорного слугу в школе. Но институт оказался гораздо сложнее.

В первый год я оказался в числе самых отстающих и даже лишился зимних каникул, поскольку  надо было пересдавать экзамены. По мере того, как проходили годы в институте, мне удавалось держать лодку на плаву и с тройки на четверку дойти до финиша. Пятерки были по общественным наукам, поскольку моя склонность к истории и словесности  оставалась незыблемой. Были и другие предметы,которые удалось сдать с отличием, как моя любимая технология металлов или черчение с начерталкой, т.е. те , где требуется какая -то креативность или где преподаватели были мне близки по духу.

МЭИ и думаю, что вся советская высшая школа, в целом, имели хорошую базу, широкий профиль и высококвалифицированных преподавателей. Но система страдала двумя недостатками : излишняя научность, впоследствии не применимая в работе и оторванность от реальной специальности, т.е. отсутствие практики. Курсовые работы после их составления и сдачи попадали сразу в корзину, лабораторные занятия проводились из года в год одинаково и на допотопном оборудовании. Не мудрено, что закончив вуз, молодой специалист не знал с чего начинать.
Но в целом, повторяю, нам дали весьма приличный багаж знаний, который мне потом очень пригодился в дальнейшем.

Испанский центр в Москве(читай испанская компартия), куда обращались испанцы, проживающие в СССР за содействием, определил меня на автомобильный завод им.Лихачева ( ЗИЛ ), куда традиционно шли работать советские испанцы. Я был зачислен старшим инженером в ремонтно - механический цех в отдел главного энергетика. Положили мне стандартное жалованье 125 рублей в месяц + премиальные, которые выплачивались всегда, независимо от неизвестно каких результатов. Это был, как сейчас говорят, “бонус” или добавка к более чем скромному заработку. БОльшая часть свежевылупившихся молодых инженеров получали, более менее, ту же зарплату, поэтому грех было жаловаться. По курсу черного рынка того времени, 125 рублей означало 50 долларов США. Так что пусть читатель рассудит мало это, или  ничтожно мало.

Многие перебивались на двух работах, чтобы прокормить семью. Моя только появилась. 19 мая 1973 года у нас с Верой родилась дочь Алена. В свидетельстве о рождении её записали как Елена и, как я не пытался вдолбить в чугунные головы бюрократов, что Алёна и Елена это разные имена(первое чисто русское, второе - греческое) её вписали Еленой. Инициатива и импровизация в царящей тогда системе абсурда подавлялись и при рецидиве наказывались. Утешением служит то, что все до сих пор зовут её Алёной. Ей это имя нравится и очень подходит. Тем более, в Испании, где она живет со мной с 1990 года, Елен пруд пруди, а имя Алёна- экзотическая редкость, да ещё и красивое, по крайней мере, на мой вкус.

Во время моего пребывания на ЗИЛе я снялся в эпизодической роли в фильме “Зеркало” у Андрея Тарковского . А получилось это так .