6/XI
В 11 часов поехали смотреть город.
Старая Варшава.
Эта часть города и вообще город восстанавливаются большими темпами. Значительная часть восстанавливается по старым чертежам. В стране очень велика сила традиции.
Гетто.
24 кв. километра щебня… пыли… холмов из железа и обломков зданий… Холмы от 5 до 15 метров… без малейшего намека на то, что здесь были здания…
Чтобы расчистить это плато, по подсчетам, нужны были пять десятков лет… Поэтому там, где начались стройки, здания строят на новом фундаменте… на пять-шесть метров выше нормальной линии горизонта…
Картина в высшей степени трагическая. В эту часть города были свезены все евреи Польши, или почти все. Район подлежал уничтожению вместе с населением. Об этом узнали и подняли восстание.
Боролись кто как и кто чем мог. Немцев обливали кипятком, забрасывали камнями, убивали ножами, делали кустарным способом порох и убивали самодельными бомбами и пр. и т.п.
Немцам пришлось брать дом за домом силой. Район обстреливали из пушек, бомбили из самолетов… И тем не менее немцы потеряли до 12 тысяч убитыми… […]
Страшная картина!..
Но какова сила жизни! Как велика она!
Город строится.
Вопреки всем чертям, город строится!
Народ и правительство благодарят советский народ и правительство за огромную помощь. Строятся заводы, фабрики, города.
5 часов.
Торжественное заседание по случаю Октябрьских торжеств.
Спортзал, 5–51/2 тысяч человек. Это волнительно!
8 часов.
Прием у т. Берута[1].
Мне очень хотелось подойти к т. Рокоссовскому, мне он очень симпатичен, но его таким плотным кольцом окружали присутствующие, что пробиться не было возможности. Я бы и не подошел, если бы не случай. Жена его захотела со мной познакомиться: «Мы вас хорошо знаем, любим ваши работы и с нетерпением ожидаем спектаклей здесь».
Поговорили «о том, о сем». Наконец, я счел нужным отойти и просил ее передать К[онстантину] К[онстантиновичу] мою большую и взволнованную признательность и уважение.
— Зачем я буду передавать это? Передайте сами… И повела меня к нему.
Мы долго жали друг другу руки молча. Он принял меня действительно очень сердечно.
— Я люблю вашего Котовского, Арбенина и особенно Богдана. Это друзья мои, — обратился он к своим соратникам. — Я на днях только показывал Богдана нашим военным. Наши довольны. Поляки обижаются, но зря. Я им сказал, что фильм 39 года и кое-что устарело в нем, но основное верно. Пусть поймут это.
Несколько раз выпили, по его предложению, поцеловались по русскому обычаю — трижды. И ни за что не отпускал меня, хотя я видел, что надо уходить. Как только я делал попытку удалиться, тотчас же К. К. останавливал меня. Мне было так приятно постоять с ним, поговорить, понаблюдать за военным нового типа, с которого я, кстати, многое брал в своем Огневе («Фронт»). Я не знал К. К., только воображал, каким он должен быть, и, к радости своей, радости и художника и гражданина, не ошибся.
На приеме было выступление ансамбля «Мазовше»[2]. Это прелесть. Юноши и девушки такие молодые. Это так прекрасно. Чудные, звонкие голоса, все так естественно и просто: все это создает радость в зрительном зале, будто и тебе лет много-много меньше и у тебя все еще впереди.
День предельно утомительный, но полный больших впечатлений.
«ШТОРМ»
Хоть прошло уже два с половиной часа после начала, народу у театра, как перед спектаклем. Масса милиции.
Прием спектакля московский. По-видимому, язык сегодняшний зал знает хорошо.
По окончании все вышли на сцену. Начались аплодисменты, приветствия вылились в овацию.
Свободное копирование
