В конце ноября меня вызвали в канцелярию и сказали, что меня повезут в Ротенбург, вблизи Ульма, на место моего заключения.
Нас было десять человек. Троих направили в Ротенбург, а остальных в другие тюрьмы. Нас перевозили поэтапно из одной тюрьмы в другую, не торопясь, в зависимости от загруженности железнодорожного движения.
Обычно, вечером или ночью, на вокзал приезжала тюремная машина, нас распределяли по решетчатым одиночным клеткам и отвозили в местную тюрьму: помещение было отоплено, постель чистая, и ужин (густой суп) был не плохой.
В тюрьмах было запрещено курить. Однако, на одном из этапов, накануне католического рождества, я скрутил "козью ножку" из картофельной шелухи.
Зажег ее и пожалел.
Во-первых, во рту стало горько и кисло; во-вторых, я утонул в облаке дыма. На запах горелого прибежало дежурное начальство. Мою "козью ножку" бросили в раковину, открыли настежь окно и отключили батарею!
– Ты знаешь, что курить нельзя! Следующий раз я тебя отправлю в карцер, а пока поспишь с открытым окном!
Не забуду, как я провел ночь под тоненьким одеялом и первый день католического рождества в холодной камере: на дворе было минус 20°!
С этого дня и до выхода из тюрьмы я не курил. Да меня на табак и не тянуло!
Один из этапов оставил на мне особый отпечаток. Это было в Штутгарте. Лифт нас поднял на четвертый или на пятый этаж, и нас ввели в огромную камеру с железной решеткой, как в американских тюрьмах. По дороге в эту тюрьму я узнал, что в ней находится гильотина, которая работает без перебоев!
Ни коек, ни нар не было. Мы легли на пол. Не успел я заснуть, как раздались душераздирающие крики. Почему такой крик? Пытали ли кого-нибудь "с пристрастием"? Или волокли на гильотину? А вдруг придут и за нами?!
В эту ночь я не сомкнул глаз.
Последний этап – из Штутгарта в Ротенбург. В вагоне я встретил человека, которого посадили в тюрьму в 1935 году как политического оппонента, и которого с тех пор развозят, как он сказал, по всем тюрьмам страны! Он мне сказал, что в Ротенбургской тюрьме есть три вида работ: каменоломня, машинный цех при авиазаводе и плетенье корзин и ковриков для физически слабых заключенных в самой тюрьме. Он мне посоветовал постараться попасть в машинный цех: "Будешь в тепле, и питание не очень плохое".
К нашей первоначальной тройке "по дороге" прибавилось еще несколько человек. С вокзала в тюрьму нас повезли на автобусе, а не на тюремной машине.
Прием начался с душевой: нам выдали по куску черного дезинфекционного мыла, а нашу одежду отправили на пропарку. Из душевой мы вышли в полосатой тюремной одежде (потом для тех, кто работал в машинном цехе, полосатую одежду заменили другой – "нейтральной").
В камере нас было трое. Четвертое место пустовало.
В тюрьме был заведен такой порядок: директор тюрьмы принимал каждого из вновь прибывших "для личного знакомства". Дошла очередь до меня. Директор указал на стул и начал задавать стандартные вопросы: кто ты, откуда прибыл, за что попал в тюрьму? Рядом с директором стоял его переводчик – поляк. Я сказал директору, что хотел бы иметь с ним конфиденциальный разговор, без переводчика.
Оставшись наедине, я ему "поведал", что до войны я работал в конструкторском отделе болгарской авиации! Директор улыбнулся и сказал, что Германия нуждается в таких специалистах, как я, и добавил, что с завтрашнего дня я буду работать на заводе. Дополнительных вопросов не было, и директор не знал, чем я занимался в конструкторском отделе: был ли я специалистом или простым уборщиком! По правде, я даже не знал, что такой отдел мог существовать!
Как видно, для выхода из положения нужна хорошая доля фантазии и... везения!
Завод находился в соседнем городе, куда нас отвозили на автобусе рано утром, а вечером возвращали "домой".
Меня провели в контору начальника цеха. Он посмотрел на меня и не задал никакого вопроса. Затем указал на станок в углу цеха и сказал: "Снимите с него данные и что вам для этого надо?" "Клубок шпагата", – ответил я. Начальник цеха посмотрел на меня с недоумением и принес шпагат. Я подошел к станку и начал "снимать данные": отмерю шпагатом и делаю узелок, потом второй узелок, потом третий... До четвертого не дошло – начальник цеха вручил мне метлу и указал на металлические стружки.
Мы друг друга поняли!
Он не мог опротестовать сопроводительную записку директора тюрьмы, партийца высокого ранга, а я оказался в тепле и на легкой работе!
Был налет американских самолетов. Бомба упала недалеко от заводской ремесленной школы. После отбоя нас послали ее расчистить. Я взбежал на второй этаж, открыл шкаф и увидел большой бутерброд. Между ломтиками хлеба была какая-то зелень, которую я сбросил пальцем на пол, и врезался зубами в хлеб с сыром: я не знал, что плесень могла быть такой вкусной!
Свободное копирование
