Были в моем довоенном детстве и радости. Они связаны больше всего с отцом, с его песнями. Папины песни — самое светлое мое воспоминание. Вот молодой папа ходит по комнате со мной на руках и поет еврейские, украинские, русские песни. Больше всего — еврейские, как на идиш, так и на древнееврейском. У папы чистый, мягкий, довольно высокий голос и прекрасный слух. Он поет в еврейской народной традиции: голос вибрирует, в переливах — от более низких к более высоким нотам, столько души и проникновения в настроение песни, что у меня в душе сменяются печаль и ликование. Я подпеваю папе, как умею:
Ги-ля, ги-ля, гии-ля — гиля!
Кумт майне гензелэх а гейм, ой, а гейм.
Дер алтер ман, эр вил
мих шецн,
Но их вел зи нит немен,
о, нейн, о, нейн...
Я помню практически все папины песни. Я пела их своим детям. Они спасали меня в Лефортовской одиночке.
Еще о песнях. Отец, у которого было больное сердце, каждую зиму получал путевку в санаторий в Кисловодск. Мама никогда никуда не ездила, это даже в голову никому не приходило! Отец привозил фотографии, где среди десятков стоящих перед фотографом людей я искала смеющееся, молодое лицо отца. В черном овчинном тулупе и сапогах, лихой, счастливый, он стоял на фоне кавказских достопримечательностей. Кроме фотографий, он привозил песни, советские курортные шлягеры. И мы с ним распевали: «На закате ходит парень» или «Будьте здоровы, живите богато...»
Свободное копирование
