Нашей семье принадлежала длинная, узкая комната площадью в 17 метров с окном в торцовой стене, выходящим в переулок. В этой комнате жили мои родители, мать мамы (бабушка Генеся), старшая сестра мамы Фаня Фейгл и я, а после войны родился мой брат Миша. Вскоре после нашего возвращения из Думиничей комнату разделили фанерной перегородкой, не доходившей до потолка, на две части. В передней части, размером метров в 6–7 стояла железная койка, на которой спала бабушка, стол, три стула и буфет. Там же спала Фаня, на стульях, а потом — на раскладушке. Во второй части, где было окно, жили мы, т. е. родители и я, а потом — и брат. Здесь находилась родительская кровать с блестящими шарами на спинках, покрытое пикейным одеялом с хлопчатобумажным «ковром» на стене, фанерный двухстворчатый шкаф, содержавший всю одежду, белье и т. д. всей семьи, моя кровать, а потом — книжный шкаф, покупку которого я хорошо помню. В этом шкафу стояли книги отца по его инженерной специальности. Первую нетехническую книгу купила я в конце войны. Это был коричневый однотомник А. С. Пушкина, в коленкоровом переплете с профилем поэта на обложке, напечатанный на плохой, толстой, жестковатой бумаге.
Вообще, в доме не было ничего, что хоть как-нибудь разнообразило спартанский интерьер: ни одной картинки, ни одной безделушки, ни цветка на окне или на столе. Белые занавески с мережкой постоянно задернуты. На подоконнике между рамами кульки и кастрюли, перевязанные веревочками, так как, естественно, ни о каких холодильниках никто не слыхал.
В уголке стоял мой маленький столик и стульчик. Там же — мои игрушки.
Из большой, захламленной прихожей, где на стене висел черный телефон и рядом листок бумаги, на котором каждый звонящий должен был ставить карандашом палочку для последующего расчета платежей, было две двери. Наша — прямо напротив парадной двери со списком жильцов и обозначением количества звонков на наружной стороне. К нам был один «долгий» звонок.
Один короткий звонок принадлежал соседям, чья дверь выходила в прихожую справа. Рассказывали, что там жил профессор Збарский, который бальзамировал Ленина, но потом он получил квартиру, и в комнате поселились пожилые бездетные супруги по фамилии Медведь. В их комнате все время раздавалось постукивание молоточка, поэтому соседи шептались, что Медведи занимаются чеканкой монеты. Абсурд этого обвинения никого не смущал.
Соседи наши были разные, но ни с кем мы не дружили.
Соседки часто ссорились, на кухне гудели примусы, коптили керосинки, висело и сохло выстиранное белье. Соседки заглядывали в кастрюли друг другу, сплетничали. Когда на кухне было одновременно 3–4 человека, они разговаривали друг с другом иногда довольно мирно, но стоило одной из них уйти, за спиной начинали злословить. Во время больших ссор с веревок сдергивалось чужое белье и топталось ногами. Однажды вбежала в комнату рыдающая мама, когда так поступили с нашим бельем.
