В середине апреля 1942 года с Массельского направления наш 199 отдельный лыжный батальон был переброшен на станцию Лоухи по железной дороге в срочном порядке. У нас все делалось по боевой тревоге. Пока ехали, нас дважды бомбили фашистские самолеты, однако эшелон прибыл благополучно, хотя и был сильно изрешечен пулями и осколками. Станцию бомбили фактически ежечасно, а посему мы быстро выгрузились и ушли в лес, оставив до десятка раненых медикам. Утром следующего дня нас построили на одной из лесных полянок вместе с другими двумя батальонами, прибывшими ночью. Сообщили, что создана 8-я бригада из этих отдельных батальонов. Командиром назначен полковник Дубль. Он в своем выступлении поставил задачу: освободить районный центр Кестинга и тем самым помочь Ленинграду.
А перед началом наступления, спустя несколько часов, наш комиссар Пономарев говорил, что немцы собираются снять с нашего фронта до десяти дивизий и направить на последний штурм Ленинграда, что мы должны сорвать план Гитлера и Маннергейма своими действиями. В эту же ночь каждый батальон ушел по направлению Кестинги по своим азимутам и заданиям.
Первым рубежом атаки нашему батальону была гора Наттавара, высота 217, далее на деревню Окунева Губа, еще несколько починков и по дороге на Кестингу наступать до победы. Ночной изнурительный поход в тыл горы Наттавара по болотам, почти не проходимым, был рассчитан на внезапность, но этого не получилось. К рассвету мы были под горой в болоте. Однако за полчаса до общего наступления какой-то батальон справа обнаружил себя и фашисты опомнились, забеспокоились и открыли бешеный огонь, в том числе по нашему батальону. Нам пришлось штурмовать высоту 217 раньше намеченного срока.
Тревога на соседнем участке наступающих и бдительность врага на горе сразу уменьшили, даже свели на нет внезапность, а значит и наш успех. С большими потерями, но высоту взяли. Продолжая наступление на Окуневу Губу, фашисты отчаянно сопротивлялись, так как там были большие склады и запасы боеприпасов и продовольствия, и комбат вынужден был вызвать штаб бригады. Мы были совсем близко около комбата и слышали, как настойчиво он требовал сделать воздушный налет на Окуневу Губу или батальон не сможет взять её. Пока шла перестрелка минометная и оружейно-пулеметная за горой Наттавара, в небе появилось несколько наших бомбардировщиков. Удачно разбомбив деревню и склады, самолеты ушли, а мы бросились в атаку. Склады горели, как в кино, огромным пламенем, дымом и взрывами снарядов и мин. Батальон вышел на тракт, идущий на Кестингу, и продолжал наступать. Фашисты цеплялись за каждую сопку, ручеек и поворот дороги. На третьи сутки, пройдя километров двадцать пять с начала наступления, мы, измученные, встретились под одной сопкой высоко организованной обороной. Чуть ли не на плечах отступающей части фашистских войск мы нарвались на проволочное заграждение в два ряда и мощный пулеметный огонь. Даже остатки противника не сумели перебраться через заграждение, и попали под свой же огонь и полегли вместе с нашими. Мы вынуждены были лечь в болото перед сопкой. Тут противник открыл артиллерийский и минометный огонь. С установленных дотов и бетонных колпаков поливали почти прицельно болото и нас свинцом. Когда немного стемнело, получили приказ: отползти за ручей. Это с полкилометра назад. Многие остались там и даже раненные. Наутро фашисты перешли в контратаку, пустили три танка, кричали на собачьем пьяном языке, но до ручья не дошли ни танки, которые застряли в болоте, ни солдаты, которые после встречного нашего огня и потери танков, уползли назад. Окопавшись у этой речушки, мы сидели три дня и ночи, пока нас не сменили солдаты с подошедшего какого-то полка.
Однако, отдых нам не дали. Получили новый приказ. Вместе с каким-то полком нас послали в тыл, за Кестингу, где мы должны были перерезать дорогу с Кестинги на запад. Только на третий день к утру мы вышли на эту дорогу. Отличная широкая дорога с твердым покрытием. Машины с солдатами идут одна за другой к Кестинге. Патрули по несколько человек ходят то туда, то оттуда. Только к середине дня машин не стало. Несколько наших ребят послали за дорогу, чтобы взять языка из числа патрулирующих. Однако тихая схватка не получилась. Пришлось несколько патрулей ликвидировать огнем из автоматов. А этот шум потревожил фашистов вообще. С обеих сторон по дороге появились бронетранспортеры и кузовные машины с немцами. Вынуждены были принять бой. Бой не в нашу пользу заставил нас отходить куда-то в лес.
Над лесом все время висел самолет, очевидно наблюдая, передавал своим, куда мы идем. Но куда бы мы ни шли везде нас встречали огнем из минометов, автоматов и даже пушек с прямой наводкой. Так нас они гнали несколько суток и фактически загнали на большое болото, где со всех сторон стали стрелять без передышки. Вскоре весь командный состав был выбит. Это работа кукушек. Их они наставили на каждой сопке, на каждом мысочке. Это была настоящая бойня стада одичавших людей, голодных, рванных, ничего не понимающих и фактически обессиленных за эту неделю.
Однако был какой-то инстинкт самосохранения. Мы втроём: Митя Чураков, Петя Шлемов и я старались держаться вместе, влезать в болотную грязь между кочек и пней. Ползая по грязи, мы оказались у большой воронки от снаряда, где уже лежали комиссар Пономарев с тремя бойцами. Комиссар, еле узнав нас, предложил как-то выбираться вместе из этого котла. Но встать даже на корточки не дала нам кукушка. Комиссар считал, что надо тут полежать до вечера, найти эту кукушку и уползти вон к тем сопкам, а там будет видно. Через каждые десять-пятнадцать минут пули кукушки попадали к нам, на край воронки. Он, значит, нас все же видит.
Пономарев предложил: чтобы выявить и уничтожить эту противную кукушку он покажется, а мы уточним место расположения его. Снайпер, видимо, в той группе елок. Договорились: Он встанет и быстро бросится на бок обратно. Кукушка выстрелит. Появится дымок, и могут шевельнуться лапки ёлочек. Мы спрашиваем: почему он, а не мы кто-нибудь? Он отвечает: «У меня шуба белее ваших и портупея видна далеко». Он скомандовал и быстро встал на секунду. Мы же с Митей следили за елками и заметили в середине дымок и движение лапок. Одновременно пустили туда очередь. Лапки зашевелились сильно. Комиссар смотрел внимательно на нас, а мы на него. Я заметил, что у него в правом рукаве ближе к плечу появилась дырка. Было понятно, что кукушка-снайпер стрелял по комиссару, но попал только в рукав. Комиссар приподнялся и снова упал. Кукушка не стреляла. Значит или убит или ранен. Мы все поползли в том направлении, а сзади и по бокам везде еще стреляли, кое-где шел бой, слышны голоса. Когда доползли до елок, увидели: «Среди нескольких елок стоит сосна, на сосне сделано вроде мостика с корзинкой, на земле лежит наша винтовка с оптическим прибором, а из корзины вывалился вниз головой с автоматом на груди фашист. Изо рта и носу идет кровь, сам, почему-то привязан. В корзине видны оцинкованные коробки. Очевидно, запас патронов для автомата и винтовки. Долго рассматривать фашиста было некогда.
Мы, где ползком, где на корточках добирались до тех сопок, о которых говорил комиссар. Всю ночь ползли между двух сопок, где очевидно были фашисты, так как слышался не наш разговор. Уже утром доползли до бора, где было много прошлогодних ягод - брусники. Стали пастись. Шутили: «Седьмые сутки фактически не евши и не спавши». Голод и усталость притупили всякую бдительность. Паслись и паслись.
Но тут появился, какой-то майор с нашими солдатами. Разговорились, оказывается они из полка, который называли «дикой дивизией». Они тоже участвовали в операции по оседланию дороги, идущей с Кестинги. Решили группы объединить и выходить вместе по карте нашего комиссара. В полдень, продолжая путь по азимуту, подошли к длинному озеру и стали переходить по льду, но тут с острова застрочили немецкие пулеметы, и мы вынуждены были бежать, что осталось сил. Добежали до дороги, я свалился между кочек, и вставать уже не хотелось.
Пройдя еще ночь, мы услышали голос: «Стой, кто идет?». Тут-то мы уже все свалились. Оказался передовой дозор какого-то артполка. Они вызвали своих и нас вывезли еле живых. Тылы нашего батальона оказались около огневых позиций артполка и мы быстро нашли своих. Нас совсем немного покормили, показали готовые чьи-то окопчики и велели спать. Спали мы целых двое суток.
На третий день со дня нашего выхода собралось нас 26 человек живых, которые могут обойтись без госпиталя. А те, которые нуждались после этой операции в госпитальных услугах, остались в болотах и на сопках под Кестингой. И это из более 600 списочного состава батальона. Не лучше, очевидно, и в полку и в других батальонах 8-ой бригады, которая просуществовала всего около 8 дней. Позже говорили нам, что немцам не удалось снять ни одной дивизии с нашего фронта. Значит, мы задание выполнили. Но какой ценой?!
Свободное копирование
