Ефрейтор Мастеннин

Во взводе управления батальона служил финн или карел Мастеннин. Всегда сосредоточенный, тихий, спокойный, коренастый, стеснительный Мастеннин был нужный в батальоне человек. Он хорошо знал финский язык. Иногда его посылали в разведку с ребятами, чтобы услышать и понять финский разговор или в случае, если удастся взять «языка», могли бы допросить, узнать, что надо. Его даже редко посылали в наряд, когда были не на переднем крае.
Так, когда мы впервые ходили в разведку около Сегозеро, удалось было прихватить финского капрала, где-то около Великой Губы, Мастеннин был главным действующим лицом. Он, говоря по-фински, в камышах на льду, заарканил финского пулеметчика в дозоре, дав возможность прибить второй номер нашим ребятам и, мы притащили его на свой берег.
Однако, по его же предложению кляп был вытащен и развязаны руки, так как мы были уже у своих в роте Михайлова и опасности уже не было никакой, но финн укусил с воротника яд, пришитый видимо на всякий случай, выпил из своей же фляги пару глотков вина и мгновенно скончался на месте. Из носу и изо рта только пена брызгала. Наш трехдневный труд пропал даром. Он потом долго объяснялся перед начальством, даже перед особым отделом. Но комбат с комиссаром защитили. А «особисту» батальона, кажется, очень хотелось осудить его, так же как и моего земляка с Вычегды. Его расстреляли за то, что он обессиленный однажды упал в огонь, обжег обе руки до волдырей, а признали как «членовредительство».
Уже в окружении под Кестингой, когда неоднократно приходилось драться врукопашную, был такой случай. В направлении, куда мы согласно азимуту должны были идти, чтоб вырваться из «мешка», финны открывали бешеный огонь из всех видов оружия. Сверху вал за валом падали мины и снаряды, с боков пулеметы и автоматы не давали поднять голову, а сзади вдруг мы услышали крики: «Ура-а!» Мы кинулись туда под взрывы мин. Взрывы сразу прекратились, а впереди показались с винтовками с длинными штыками наперевес какие-то финны. Мы естественно струхнули, но в панике - не в панике, а пришлось вступить врукопашную. Я, как пацан, приспособился за толстым пеньком и постреливал то туда, то сюда, где увижу финский френч с винтовкой. Долго ли, коротко ли я постреливал, конечно, не помню, и убил ли кого из фашистов не знаю, но помню одно, что кто-то меня схватил за шиворот плащ - накидки, поднял и треснул кулаком в грудь. Я свалился на спину у пня, открыл глаза и вижу, как здоровенный финн направил на меня свой длинный штык с винтовкой. Лицо широкое, грязное, глаза горят как у злой собаки и разъяренного быка. Я с испугу закрыл глаза и подумал на миг, что это все, конец. Но вдруг что-то брызнуло теплое, даже горячее, что-то свалилось на меня очень тяжелое. Подумалось, что так видимо и умирают люди в страхе.
Открыл глаза и, ничего не понимая, вижу, что на меня сверху вниз смотрят старшина Дерягин, ефрейтор Мастеннин, мой друг Чураков. Потом я вылез из-под груза, которым оказался тот финн, который врезал мне в грудь кулаком и хотел заколоть штыком. Теплые брызги в лицо, оказывается, были кровь и мозги этого финна. Еле-еле выдернул плащ-накидку, куда воткнулся штык финна около моей подмышки, и, опомнившись, увидел Мастеннина. Оказывается, он был около меня, увидел, как финн расправляется со мной, успел вскочить и дать ему - финну - прикладом своего ручного финского пулемета по затылку. Тут и получились брызги, неточный удар штыком, мгновенная смерть финна. А мне-то мерещились и Дерягин, и Митя в предсмертной панике моих мыслей.
Мастеннин схватил меня, и мы побежали куда-то в неизвестном направлении, где мелькали солдаты - и наши и финны. Перескакивая через убитых и раненых, наших и финских мы добежали до какого-то ручейка. Поблизости никого не было. Мы умылись и пошли вдоль ручья, но вскоре вновь наткнулись на финнов. Здесь в бою мы разошлись. Вскоре я наткнулся на комиссара, Митю Чуракова и Шлемова и старался больше от них не отходить.
А с Мастенниным мы встретились после выхода из окружения. Он, комбат Жатько и еще несколько человек, несколько дней, вышли из окружения. Жатько был ранен в рот. С Мастенниным мы в составе бригады провоевали всю войну, и только в Чехословакии уже я узнал, что после одного боя под городом Маравска Острава он получал продукты для взвода, как помкомзвода одного из батальонов в нашей же бригаде, и, при подъеме мешка с продуктами на плечо, упал и скончался на месте. Врачи признали разрыв сердца. Такие люди, прошли всё и надо же. Умер от разрыва сердца.