Это было время, когда я часто посещала арт-фестивали в маленьких городках. В Данди мне запомнилось несколько эпизодов моего общения. Одна американка обратилась ко мне по-русски. Выяснилось, что она изучала русский (видимо, филолог) и еще она сказала мне, что очень любит березы. Пожилая женщина – организатор фестиваля – купила у меня работу для своей сестры, которая любит аквариумных рыб. Наверное, что-то «рыбное» было в моей работе. Сейчас уже не помню. А вот женщина, которая купила несколько работ, запомнилась больше других, потому что она приходила еще два раза и рассказывала, что знает такое место (тайное, о котором не надо рассказывать никому), где много больших птиц. Видимо, она решила, что я птицами интересуюсь. И не надо никому рассказывать, потому что набегут все сразу со своими биноклями и все испортят.
Мне предстояла поездка в Москву, поэтому все воспоминания о фестивале в памяти стерлись довольно быстро. Когда я вернулась, муж рассказал, что в мое отсутствие звонил какой-то человек, представившийся журналистом. И разговор между ними был примерно такой: «Моя жена у вашей жены купила несколько работ и сказала, что я должен написать о вашей жене». Муж поблагодарил и ответил: «Когда жена вернется, мы вам дадим знать».
К этому времени мы уже обо всем забыли и поняли, что никакого желания звонить незнакомому журналисту у нас нет. Тем более, что у меня было детское запечатление, выразившееся в недоверии к журналистам. Когда-то к нам в школу пришел журналист по фамилии Блантер (сын известного композитора и с таким же длинным носом, как у папы). У нас отменили урок, и мы провели время этого урока в беседах с Блантером. Потом кто-то притащил газету с его жизнеутверждающей статьей, в которой помимо всего прочего было написано о том, как комсорг нашего класса проснулся утром и с радостью в душе побежал на субботник. Но наш комсорг был с детства инвалидом (полиомиелит), поэтому бегать не мог вообще, ходил всегда с палочкой.
А дальше все развивалось помимо нашей воли, потому что явно вмешалась потусторонняя сила.