Две недели спустя Богуцкий договорился с Рудницким, бывшим директором музыкального вещания Польского радио, моим довоенным шефом, и как-то вечером тот пришел ко мне в сопровождении инженера Гембчинского. Я должен был переселиться во флигель этого же дома, в квартиру супругов Гембчинских. В тот же вечер я смог, впервые за семь последних месяцев, коснуться клавиш рояля. Семь месяцев, за которые я потерял всех, кого любил, пережил ликвидацию гетто, разбирал стены, а потом — таскал известь и кирпичи. Я долго отнекивался, но потом все же уступил уговорам пани Гембчинской. Огрубевшие пальцы с трудом двигались по клавишам, а звук казался раздражающим и чужим.
Этот же вечер принес еще одну сенсацию. Гембчинскому позвонил его друг, человек, обычно хорошо информированный, и сообщил, что на следующий день ожидаются облавы по всему городу. Мы все были в ужасной тревоге. Но, как часто случалось в те годы, то была ложная тревога. На следующий день к нам заглянул наш старый знакомый с Радио, с которым мы потом сдружились, — дирижер Чеслав Левицкий. Он согласился поселить меня в своей однокомнатной квартирке без кухни, где сам не жил, на Пулавской улице, 83.
Свободное копирование
