Через три дня наши разъезды донесли о движении со стороны Орхании, на соединение с нами, генерала графа Комаровского со 2-й бригадой 3-й пехотной дивизии. По дороге из Филиппополя прибыл парламентер для переговоров о приостановке нашего наступления.
Чтобы войти в связь с войсками, спустившимися с Шипкинского перевала, Карцов приказал мне со взводом казаков через Калофер пройти к Казанлыку, где можно было предполагать присутствие и главнокомандующего. Вместе с тем я должен был доставить туда и парламентера. Он оказался доктором, получившим медицинское образование в Париже, и поэтому я мог говорить с ним без переводчика.
По пути в Казанлык он рассказывал мне, что в Филиппополе никто не верил в возможность перехода русских войск через Трояновский перевал зимою.
Моему прибытию очень обрадовался генерал Левицкий. "Фактически установлена связь", - несколько раз повторил он. О штурме "Орлиного гнезда" главнокомандующий знал из донесения генерала Карцова, и мне поручено было сейчас же вернуться к нему и передать, что он подчиняется генералу Гурко, который двигается на Филиппополь.
На мой вопрос, что делать с парламентером, Левицкий решительно заявил: "Отпустите на все четыре стороны".
В главной квартире царила такая суета, что я решил немедленно же двинуться в обратный путь.
Стоявший всюду запах роз напоминал мне, что долину Тунджи называют и "долиной роз". Запах этот усиливался при встрече с пехотными колоннами. Можно было подумать: не смазывают ли наши солдаты сапоги розовым маслом? Так оно и оказалось, потому что почти в каждом доме можно было найти сосуд с этой драгоценной эссенцией, добываемой из невероятного количества роз, культивируемых в этой долине.
На следующий день мы прибыли в Сопот, где застали генерала Дмитрия Ивановича Скобелева, отца "Белого генерала", приехавшего от Гурко с приказанием: всему отряду генерала Карцова немедленно двинуться к Филиппополю. Сам Скобелев был назначен начальником кавалерии армии Гурко и меня взял к себе в роли начальника штаба.
Не теряя времени, 30-й Донской казачий полк и Казанские драгуны выступили в тот же день, а за ними потянулась и 3-я пехотная дивизия.
Под Филиппополем в это время уже шел бой; Сулейман-паша отбивался на арьергардных позициях, и Гурко, нажимая на него энергично, отжал его армию к югу от Филиппополя.
Когда мы подошли к самому городу, то единственный мост на Марице был сожжен, и переправляться приходилось почти что вплавь.
Сулейман, прижатый к Родопским горам, отчаянно отбивался до поздней ночи и, не желая сдаваться, решил ночью уйти в горы. Артиллерию и обозы взять с собой не было возможности в связи с отсутствием колесных путей на этом плоскогорье, изрезанном глубокими пропастями. Поэтому Сулейман оставил артиллерию и приказал пехоте, прикрывавшей ее, пробиваться к Адрианополю вдоль подножия гор. С остатками армии Сулейман-паша по тропам ушел в горы на юг.
Когда разведками это выяснилось, решено было захватить их орудия. Казанские драгуны и донцы ночевали вблизи этого парка, и рано утром 7 января казаки Грекова, поддержанные казанцами, атаковали в конном строю турецкое прикрытие, опрокинули его и преследовали в горы.
Артиллерия успела дать всего несколько выстрелов, пехота же открыла огонь в полном беспорядке, поэтому и потери были незначительны, а 54 турецкие пушки, крупповского изготовления, очутились в наших руках.
У селения Карагач и был, собственно, последний акт Филиппопольского трехдневного сражения.
Свободное копирование
