12.02.10. «Автограф» с Г-вым Геннадием Сергеевичем. Ольга Геннадьевна сказала, что у него вышла интересная книга, а так он приверженец новой религии, выпускает свою газету, неординарный человек и т.д.
Я чуть запоздала, но народу было много, весь стол усажен. С ним пришла его жена и ещё кто-то из сотрудников по редакции «Добрята» (или как-то так – название детской цветной газеты). Начали с издательской деятельности, сначала жена, мол, я его вечная поклонница и помощница. Вполне симпатичная женщина и никаких претензий – только почтение: роль женщины – быть наперсницей мужа. Но он долго молча не мог, вмешался, заглушил и началось почти театральное действие с монологом главного героя: «Газета «Добрята» – единственная и лучшая в мире», «Ещё одна газета – «Знамя (или как-то ещё столь же пафосно) Матрейи».
Сам из Васюгана, филолог, закончил ТГУ, начинал журналистом, даже написал книжку на автобиографичном материале… Сейчас у него несколько знакомых в зарубежье, которые, похоже, материально его начинания и поддерживают. Впечатление неадекватного человека: «Служить добру и красоте» - как красная нить, через слово. С напором, почти с криком: «Я люблю людей горячих, тёплых не люблю». «Православная церковь – это секта, торгующая табаком и алкоголем. Когда Русь крестили, сколько они умертвили людей! Разве Христос этому учил?»
На вопрос анкеты – «любимые писатели?» - назвал Колыхалова («Это же гениальный писатель») и Макшеева. Любимая книга: Соловьёв, «Ходжа Насреддин». («Да, он хитрит, но он против богатых хитрит, а в конце всё равно побеждает добро»).
Про книги: «Нельзя говорить – герой произведения, надо говорить – персонаж. Это Лермонтов всё – «герой нашего времени». А слово «герой» - оно другое значение имеет. Это борец, победитель. А разве Печорин – герой? И вообще, в русской литературе нет героев. Кто герой? Онегин? У Толстого – Анна Каренина? Ну, Татьяна Ларина – она – да, она героиня. Но кто ещё?» Задаём вопрос: «А почему Татьяна - героиня?» Водопад какой-то лишенной логики сентенции. Начал что-то по этимологии слов, разбирает слово «красота»: «Нельзя так писать. Надо «красата» - от «краса», а «красота» - это от «красоток» А кто у нас – «красотка? Распутная женщина». О.Г. его остановила.
Имена любимые – «Ярослава, Доброслав…» и т.д. Стихи – сплошной лубок из берёзок и синего неба. Утомил. Беседы не получилось.
12.03.10 …на Автографе - Татьяна Кот-кая – чёрненькая, тоненькая, волосы – пружинками до лопаток, глаза страдающие, улыбка – через силу. Издала на свой счёт ещё одну книгу "Бедный Йорик"– совершенный самиздат – без всяких этих «ненужностей» типа – где, кем, тираж. Брошюрка очень толстая, еле сдерживаемая обычными скобочными скрепками, шрифт мелкий. То есть при нормальном шрифте – книжка была бы в два раза толще и, понятно, дороже.
Она была уже у нас. Чистое явление самовыражения. Стихи – дневник души. Много – модернистских. Её О.Г. просит: «Прочтите то, где у вас…» - Отвечает: «В книжке этого нет, а на память я не помню». Уверена – на память и никто этих стихов не помнит. «Это как бы я вот запоминала, что тут настукиваю. Это идёт изнутри, без корректуры». У неё – ритмически или в таком обрамлении, о котором говорят – форма: «Моя боль, мои переживания, мои впечатления. Здесь и сейчас».
Это интересно. Но претендовать к нашим метрам – «опубликуйте!» - это уже отчаянная храбрость, а в их глазах – и самонадеянность свыше всех норм. «Они» – это Крюков и Костин. Они из другой сетки координат. Рифм нет, размер не соблюдён, а что чувство колотится – это твоё личное дело, нечего себя распускать, всё должно быть соразмерно и пристойно.
Народу было много. Около меня сидела её мама с букетом, папа через стол – с видеокамерой. Родители, видно, за дочь переживают (ей в этом году сорок, есть ли личная жизнь – никто не спросил).
Начала с того, что назвала минувший год сплошным отчаянием: оказывается, потеряла работу и полгода не работала. В стихах, конечно, не работа, а претензии к жизни вообще. Но нет объяснений, только чувства – как вот музыка: ясно слышна радость, печаль, тревога и т.д. Так и у Татьяны – слова поставлены так, что чувства есть, а чем вызвано – неудачная любовь, болезнь, вынужденное расставание – не понятно. Вспомнить их «к случаю» – это какую надо память иметь? То есть ценность у них одна – ощутить мятущийся внутренний мир, войти в него, побыть и выйти. Долго там, конечно, не пробудешь.
Думаю, как любой человек, обладающий талантом передать через слова чувства, вызвать образ, – Татьяна перечитывает свои стихи не без восхищения. Только, к сожалению, таких людей очень много, как выясняется. Глубоко чувствующих и имеющих этот талант. Навскидку среди наших: Батурин, Клименко, Пшеничный. Но их внутренний мир – это их мир. Найти кого-то, кто бы восхитился – трудно, у всех свои миры. А уж найти кого-то, кто бы совпал, хотя бы в некоторых моментах, и сказал – «это я»… или хотя бы пишущий заинтересовал настолько, что хотелось бы читать дальше, просто из любопытства к этому его миру – это разве Батурин? Все остальные просто вызывают уважение – человек чувствует и излагает так, что чувства понятны. Хотеть всеобщего признания в таком разе – как говорится – «не вредно». Но требовать и гневаться, что не дают – не разумно. Смирение, что ещё можно посоветовать?
Т.Н. отказалась комментировать, остальные сказали что-то хорошее. Саша М-ко, как всегда, в своём репертуаре: «А вот «бедный Йорик" – это кто?». О.Г. его вопрос замяла. Я сказала: «По стихам создаётся впечатление, что помощь возможна (имея в виду – обращение к Богу), но лирическая героиня не очень-то её и хочет, тянет с обращением. То есть такое впечатление, что вот это состояние – оно не то, что бы ей нравилось: оно её изводит, мучает, но героиня не спешит с ним расстаться, а как бы его эксплуатирует – вот книжка получилась. Может, выпустив эту книгу, героиня расстанется с этой болью, выкачав из неё всё, что можно». Татьянина мама наклонилась ко мне: «Вы лучше всех поняли Танины стихи».
А в самом начале О.Г. дала мне слово, и я почитала Женины стихи. Они, конечно, совершенно вразрез с Татьяниным стилем.
Свободное копирование
