Нерешительно и пугливо вошел я в треугольной шляпенке и с жалкой шпажонкой на боку в заднюю дверь университета с невской набережной, и неприветливо встретила меня новая alma mater. Прежде всего огорошил меня седовласый швейцар, знаменитый Савельич.
- Ну, ты что? - обратился он ко мне со своею обычною фамильярною грубостью. - Новичок? Пиши вот в книге имя, отчество, фамилию.
Затем он повел меня в шинельную и там показал, где мне следует вешать верхнее платье.
- Ты смотри, всегда тут и вешай, под этим самым номером; можешь и фамилию свою тут надписать.
Я поднялся наверх. Все было тихо, безмолвно; вокруг ни души. Толкнулся было в двери, ведущие в коридор; они оказались заперты, и стоящий при них сторож грубо спросил меня:
- Куда?
- Мне нужно слушать историю - Касторского...
- Так чего же вовремя не приходили? Теперь профессора уже пять минут как читают, и никого пускать не велено.
Так я и не попал на первую лекцию, которую собирался слушать, и целый час должен был просидеть в сборной зале в полном одиночестве, глотая синий дым карпиуса, которым в обилии курили каждое утро по всем залам и аудиториям университета.
Вообще, в первый год моего пребывания в университете (1856) николаевский режим чувствовался еще во многом. Число студентов не доходило и до 500. По городу они были обязаны ходить не иначе, как в полной форме, в треуголках и при шпаге, и только вечерком, в потемках, дерзали у себя на Васильевском пробежать в фуражке к товарищу или в трактир. Ношение усов, бороды и длинных волос - было строго запрещено. Каждый военный генерал, встретивший студента не в полной форме, особенно если студент не остановился перед ним во фронт, имел право отправить его на гауптвахту, а инспектор Фицтум-фон-Экстедт нарочно поутру простаивал на лестнице и сажал в карцер каждого студента, явившегося в университет не в полной форме.
Курение в университете было строго воспрещено, как и в гимназиях, и столь же строго взыскивалось. Коридор во время чтения лекций запирался, как мы уже видели, с обоих концов, и ни один студент не допускался в него. Лишь по окончании лекций, во время перемены, двери растворялись, и студенты бродили взад и вперед до начала следующей лекции, но особенным многолюдством и в это время коридор не отличался. Среди него продолжала красоваться медная пушка довольно больших размеров на лафете, свидетельствуя о том, что и университет не избег вторжения военного режима последних лет николаевского царствования, и в то время как в гимназиях учили ружейным приемам, студенты упражнялись в пушечной пальбе.
Свободное копирование
