Часть семнадцатая
1.
Мне 78 лет. Конец года: 6 декабря мы прилетели из заснеженной Москвы в тёплый Тель-Авив и здесь же в аэропорту проходим начальные процедуры репатрианства. Первая чиновница нелюбезна: криклива, недоброжелательна, подозрительна. Объясняет, впрочем, толково. Хотя, когда выясняется, что мы не знаем ни адреса, ни телефона того центра абсорпции в Кармиэле, где друзья сняли для нас двухкомнатную квартиру в ульпане (ненадолго; потом будем заниматься настоящим съёмом), она разражается криком: «И куда мы вас повезём? Высадим в центре Кармиэля? Где Вы будете ночевать?»
Объясняю, что с жильём нам помог кармиэльский детский поэт Лёня Сорока. Мы с ним подружились на фейсбуке. «Я его не знаю! – бушует чиновница. – У вас есть его телефон. Звоните ему».
Его телефона у меня нет. Очень жалею, что не взял его у Лёни. Он написал, что ему помог приятель из мэрии, снять квартиру в центре абсорбции. Он написал название этого центра: Мерказ-клита. Да я, легкомысленный человек не записал это к себе и название позабыл. Помнил только, что это центр абсорбции. «А как звонить в этот центр? Да и куда я буду звонить? – чиновница раздражена ещё больше. – Там наверняка все кончили работу».
М-да. Вот попали! Но на счастье другая чиновница прислушалась ко мне. И взяла телефонную трубку. Позвонила в Кармиэль. Она сияет. Её соседка отворачивается. А мы идём к транспортной ленте, долго выуживаем свои чемоданы. Они, как нарочно, во многом похожи на чужие.
Провозились не меньше часа. Стемнело. Наши чемоданы везут к такси, которое доставит нас в Кармиэль бесплатно. Таксист по-русски не говорит. Помогающие погрузить чемоданы в такси говорят с ним на иврите. Марина всё-таки встревожена: а вдруг и вправду высадят в Кармиэле под начавшимся сильным дождём. Что будем делать?
Я её успокаиваю. Сохнут до сих пор вёл себя безупречно. Привёз бесплатно в Домодедово, помог с вещами, снабдил бесплатными билетами. Сейчас таксист не возьмёт с нас денег. Ну не могут пойти чиновники на такую подлость!
Едем. Дождь то сильно заливает ветровое стекло, то вдруг стихает и стекло становится прекрасным окошком наблюдения. Однако сколько мы уже едем? Час? Два? Ого уже почти три часа. Шоссе кружит, огибает посёлки и почти не въезжает в городские улицы. Несколько раз принимается лить дождь. И снова стихает, и снова высыхает окно. Но вот машина тормозит. Какой-то забор. Шофёр выходит и возвращается с мужчиной. Тот говорит, что ему ничего не известно о том, что приедут гости. Но не стоять же нам с чемоданами на улице? Нет, конечно. Мужчина кричит в дом, появляются несколько парней, хватают наши чемоданы и везут их и нас на лифте на третий этаж. Здесь довольно приличная двухкомнатная квартира. Нам предлагают располагаться, умыться и спустится вниз через какое-то время. Спускаемся. Нас ведут в столовую и кормят ужином. Объясняют, что это гостевой подарок. Завтракать, обедать и ужинать мы в этой столовой больше не будем. Она для учащихся ульпана (изучающих иврит). А мы можем покупать продукты и готовить себе еду. В квартире маленькая электроплитка и электрочайник. Стоит холодильник для продуктов. Словом, нам повезло.
А на утро нас вызвала директор центра. Да, они ждали нас, но мы приехали поздно, сотрудники ушли домой. Пустил нас переночевать сторож. Нам дают квитанцию на недельное проживание. Её сегодня надо оплатить. А дальше будет видно.
А дальше время забурлило. Приехал чиновник из мэрии: он прикреплён к нам и будет помогать во всём. Тут же он везёт нас в отделение банка, где на семейную нашу пару открывают общий счёт, на который каждый месяц будет поступать определённая сумма. Записываемся в больничную кассу, похожую на поликлинику. Правда, не совсем. Отделений кассы несколько и расположены они в разных местах. Нам порекомендовали домашнего врача – Татьяну Сиротинскую. Про неё говорят, что она достаточно опытна. Позже я прочитаю, что Сиротинская из потомственной медицинской семьи. Скопила денег и открыла платный центр, где работают её родственники. А в больничной кассе она получает деньги от государства.
Но рассказывать о том, как мы устанавливали отношения с государством, было бы нудным делом. Хотя нам оно нудным не казалось. Тем более что чиновники встречались самые разные. Нередко похожие на российских: хамоваты, бесцеремонны, недоброжелательны. А нередко (их, пожалуй, больше) – добрые, внимательные, терпеливо объясняющие всё, что тебе неясно.
Я уже говорил о чиновнике из мэрии, прикреплённом к нам. Его зовут Володя Штукмейстер. Мы ему многим обязаны. Прежде всего его строгости к тем, кто пытается нас обмануть, обидеть.
Ну, и ладно. Оставим (ненадолго) быт и погрузимся в природу.
Я много путешествовал по миру, был во многих городах и странах. Но Кармиэль меня не просто обаял. Окружённый чудесными лесистыми горами, на вершинах которых к вечеру зажигаются огни: здесь живут люди, город утопает в цветах и клумбах. То и дело встречаешь пальмы и кипарисы. За заборами у многих плодоносят лимонные и мандариновые деревья.
Машин много для почти 50-тысячного города. Вечером бывают пробки. Но они как-то быстро рассасываются из-за многочисленных хорд, которые отводят автомобили от основной дороги, направляют на другие.
И что действительно кажется чудом: несмотря на такое количество машин, в воздухе не ощущаются бензиновые или газовые выхлопы. Свежий воздух просто растворяет в себе любые примеси и остаётся свежим. Пахнет лесом.
Кармиэль – молодой город. Его заложили в 1960 году. Пришли люди, построили дома на камнях, высадили деревья, разные цветы. И что удивительно: засадили горы, на которых не было растительности. Ею покрыли камни так густо, что не верится: неужели её раньше не было?
Иногда в густой зелени, вьющейся на заборах, мелькнёт металлический краник: это проступает ирригационная система. А канализационная тут и вовсе на высоте. Мы пережили за всё время четыре или пять ливневых дождей. Но едва они стихают, как лужи на дорогах испаряются. Уже через час не веришь, что только что на этом пространстве молотило с неба, и машины поднимали волны чуть ли не вполовину своего размера. Где вода?
Ещё одно отрадное впечатление: еда. Она здесь необыкновенной свежести. Хлеб выпекают в самых разных формах с самыми разными добавками. И всегда он тает во рту, как хорошее пирожное.
Цены тут примерно, как в России. Даже, может, побольше. 10 шекелей бутылка кефира. А один шекель это под семнадцать рублей. Но надо учесть жизненный уровень израильтян. И зарплаты и пенсии здесь намного выше, чем в России.
Вообще-то мы очутились здесь не только потому, что почувствовали: наша страна неуклонно скатывается в пропасть диктатуры. Четвёртый (а на самом деле пятый) срок Путина никого не удивил. К тому же к нему привыкли. Пусть он лжец, пусть его дружки обкрадывают население, пусть его парламент утверждает любые придуманные им законы, – это мало кого оскорбляет. Как приноравливались жить при Сталине, так приноровились и при Путине. Почти все руководящие работники при нём стали конформистами. Даже руководители либеральных изданий. Даже многие мои бывшие либеральные друзья. Оппозиция в стране оболгана и вытеснена с политического поля. Народ приветствует войны с Украиной и Сирией, называет эти войны «войнушками», не вполне понимая, что они и есть настоящие войны, что искры их пожара вполне могут поджечь мир, вовлечь его в Третью Мировую.
Лично мне в такой стране жить было тяжело. Но не знаю, уехал бы я, если б не тяжёлая болезнь Марины. У неё ревматоидный артрит. Она уже несколько раз лежала в больнице. Мучается от болей в суставах.
А здесь читаю, что в Израиле научились подавлять любую боль. «Кричите, если больно», – советуют больным врачи. И легко сбивают боль.
Ну, а о том, что израильская медицина считается лучшей в мире, я уже не говорю. Словом, стал я уговаривать Марину переехать в Израиль. И уговорил.
То есть, наверное, мы уехали бы и будучи здоровыми, не дожидаясь, на какие ещё разорительные траты вынудит пойти своё население кровожадное государство. Но и наше здоровье тоже сыграло роль ускорителя отъезда. Во всяком случае встречи с врачом, который будет считаться нашим домашним, мы ожидали с нетерпением.
2.
И дождались.
Татьяна Сиротинская прежде всего не захотела читать многочисленные данные анализов, которые мы привезли с собой из Москвы, не взглянула на кардиограммы и другие медицинские рисунки, а заинтересовалась только лекарствами, которые нам назначали российские врачи.
Этим врачам мы доверяли и любили их. Они работают в платной клинике «Чайка» на Лесной улице. Визит и к Дмитрию Юрьевичу Щекочихину (кстати, сыну моего убитого государством друга-коллеги Юры), кардиологу, и к Тинатин Романиевне Бахтадзе, ревматологу, стоил дорого: по 3600 рублей. Но посещения этих врачей того заслуживали. Оба многое для нас делали. Тинатин Романиевна, к примеру, сумела остановить начинающийся у меня сахарный диабет, Дмитрий Юрьевич облегчал жизнь моей жене.
Разумеется, они направляли нас в платные лаборатории. А в бесплатных таких анализов, которые были им нужны, не делали. Это тоже стоило немалых денег. Как и лекарства, которые они выписывали. Когда у меня обнаружили локальный остеопороз (он ещё именуется сенильным) шейки правой бедренной кости, мне выписали Акласту, которая стоит 16000 рублей. Марине в свою очередь выписали Пролиа стоимости почти такой же.
Потому ещё и пришлось расстаться с этими врачами: деньги стремительно таяли.
Но первое же действие Сиротинской меня удивило: она вычеркнула из списка наших лекарств и Акласту и Пролиа. Мы написали об этом Тинатин Романиевне, на что она ответила: «Я не согласна с коллегой по поводу отмены препаратов при таком выраженном остеопорозе, хотелось бы прочитать её заключение и обоснование такой отмены».
Я не медик. Права ли Бахтадзе, не знаю. Ни заключения, ни обоснования своей меры Сиротинская не написала. Она даже не захотела взглянуть на результаты моей денситометрии, которая и показала остеопороз.
Не знаю, может быть, эти лекарства в Израиле тоже очень дороги, даже несмотря на скидку, которую мы тут имеем по старости. И Сиротинская решила нас не пугать
Вот ещё одна удивляющая особенность израильской медицины. Врач-ревматолог, к которому послала в январе Сиротинская Марину, выписал ей направление на анализы, рентген, но результаты назначил обсуждать с ней только… 25 марта. Почти через три месяца!
Естественно, что Маринины боли столько ждать не могут. Не утихают. И она подавляет их в основном лекарствами, привезёнными из России.
Я пытался протестовать против такой медлительности. Даже написал об этом в городскую газету «Новости Кармиэля». На что получил ответ, что у каждой страны свои законы и нарушать их – значит идти против демократии.
Как с этим увязана демократия я так и не понял.
Обвинили меня ещё и в нетерпеливости. Дескать, без году неделя в стране и уже диктует свои правила. Что ж. Подождём. Рад буду ошибиться, тем более что почти в остальном Израиль мне нравится.
Квартиру нам помогла снять женщина, работающая у известного риэлтора. Небольшая. Спальня с большой кроватью и гардеробом. В другой комнате шкаф для книг, посуды, маленький диванчик и небольшой столик. Санузел совмещённый. Кухонька маленькая с небольшой газовой плиткой. А электрочайник мы купили сами.
Поначалу квартирка очень понравилась. За неё мы платим 1900 шекелей. Но потом стали обнаруживаться вещи, которые при беглом осмотре не увидишь.
Например, оказалось, что душем пользоваться нельзя. У него никуда не годный сток, и вода заливает всю комнату. Пришлось вызывать мастера, который худо-бедно уменьшил сток. Но лужи всё равно остаются.
В Израиле нет батарей, полы в доме не деревянные, они выложены холодными керамическими плитками. В каждой комнате и в туалетной стараются ставить кондиционеры. Мы купили калорифер, когда выяснилось, что кондиционеры не работают. И снова вызвали мастера, который починил кондиционеры.
Не стану перечислять ещё не замеченные нами и не показанные риэлтором недоделки. Назову только стеклянную дверцу шкафа, перекошенную и грозящую упасть и разбиться. Что здесь сможет сделать мастер, не знаю.
Думаете, хозяин квартиры, которого мы не видели, не знал об этих недостатках? Знал, конечно. Но ничего предпринимать не захотел. Больше того. В договоре, который мы подписали, стоит сумма 25000 шекелей. Это мы должны заплатить в случае, если при выезде выяснится, что мы что-то испортили в квартире.
Но ко всему привыкает человек. И мы привыкли к своей уютной квартирке. Тем более что двор у нас тихий, а улочки, на которые он выводит, пустынные. Гулять по ним – одно удовольствие. Правда, из-за Марининых болей не такое уж частое. Но отдохнуть ей есть где. Метров через триста установлены скамейки. Автобусные остановки тоже с длинными скамейками. Так что потихонечку выбираемся и гуляем.
А гуляя, почти всё время восхищаемся красотой города. «Какие горы!» – повторяем почти постоянно, глядя на лесистые полукружья, вдоль которых идём, воспроизводя их рисунок. К самой горе пройти невозможно. Доходишь. Кажется, метров десять осталось. Но их пройти не просто. Дорога обрывается и уходит глубоко вниз, к валунам, чтобы вынырнуть наверху уже в лесу, куда мы так и не попали.
Как же всё-таки добираются до своих жилищ жители гор? По шоссе, проложенному в горах.
Кармиэль – город кошек. Их копошится много почти во всех дворах. Говорят, что они помогли кармиэльцам справится со змеями. Кошки их передушили. Не пугливы, ласковы, охотно прыгают к тебе на колени. Не отказываются от еды, которую ты им предложишь.
Как мы живём? Вот начали учиться в ульпане. Изучаем иврит. Это очень трудный язык. Ничего общего с европейскими. Достаточно сказать, что ивритский алфавит состоит из одних согласных. Гласные обозначаются особыми значками, которые называются огласовками. Они стоят чаще под буквами, реже рядом с буквами. В основном это комбинация точек и чёрточек. Скажем, стоит под буквой точка. Это значит, что назвав букву, ты прибавляешь к ней гласный «и». Если под буквой чёрточка, то к ней прибавляется «а». Если под ней две точки, ты понимаешь, что речь идёт о «е».
Очень трудный язык. А ведь выучить его надо. Если ты, конечно, хочешь для себя удобств. А что может быть удобней, когда ты понимаешь собеседника, говоришь с ним. И какая эта мука – объясняться жестами, которые очень часто неверно истолковываются другими.
Конечно, начать учить язык в нашем возрасте – удовольствие небольшое. А тут ещё одно неудобство: занятия в ульпане начинаются в 8 утра. А это значит, что уже в шесть ты должен быть на ногах.
Да и не всегда мы можем прийти на занятие. То необходимо в это время попасть к врачу, то к какому-то чиновнику. Оформлять наше пребывание тут мы ещё далеко не кончили. Хотя паспорта гражданина Израиля уже получили.
Как я уже писал, за интернет с нас берут 140 шекелей в месяц. И делают вид, что не видят, что от стационарного телефона и телевизора мы отказались. А ведь их установка входит в эту оплату.
Зато, в отличие от России, мы не оплачиваем интернет сами. 140 шекелей в месяц хватает, чтобы на нём постоянно работать.
Я поспешил купить себе прибор, который совмещает в себе функции принтера, сканера и факса. Факс мне не нужен, но он работает, как копир. Хорошо сделал, потому что отсканировать документ в Израиле недёшево. А мне приходится много сканировать.
По своим двоюродным сёстрам я знал, что в Германии существует фонд, который выплачивает евреям, бывшим во время войны в эвакуации, свыше 2000 евро. Но знал, что получить эти деньги не просто.
Здесь в Кармиэле то обстоятельство, что мы с женой были в эвакуации (жена в Казани, я в Пензе), сразу заинтересовало министерство финансов. Мы оформили документы. И через некоторое время получили почти 8000 шекелей (на двоих) и обещание оформить бесплатно корзину необходимых нам лекарств.
Что мне не понравилось в Израиле – это почитание субботы. Закрыты магазины, увеселительные учреждения. Но главное: не работают автобусы, без которых обходиться тут трудно.
Правда, в субботу открыты русские магазины, но до ближайшего от нас надо добираться несколько километров. На автобусе это не проблема, Но пешком… Да ещё с Мариниными частыми болями, с её частой усталостью…
3.
И всё же я рад, что уехал из России. Связи я с ней не потерял. Там остался наш сын. Да и о её проблемах знаю. Читаю в фейсбуке уважаемых мной людей, о которых уверен: эти не врут.
Знаю, как всё хуже и хуже живётся российскому народу. Знаю о постоянных процессах над невиновными. О том, что тюрьмы переполнены чуть ли не как при Сталине. Знаю, что идеал Путина – бывший СССР. Недаром он назвал его распад геополитической катастрофой века. Недаром возвращает на стены домов снятые в перестройку доски в честь советских вождей, руководителей отраслей. Недаром даже установил праздничный день работников карательных органов. Причем у работников МВД свой прздник. А у тюремных надзирателей свой и тоже официальный.
А памятники Усатому. И не только ему, но иным его соратникам. А памятники работникам НКВД-КГБ. А памятники бывшим советским руководителям.
А домовые доски советским министрам, которых давно уже забыли. А множество новых городов, получивших название «город воинской славы». Будто и не отступала в первые два года армия, а только и делала, что побеждала.
Впрочем, так ведь и с Киевом было. Дважды сдавали его врагу. И всё равно объявили «городом-героем»
Да, Путин опускает страну до уровня СССР. Но вряд ли его соберёт. Не пойдут ни среднеазиатские республики, ни кавказские, ни балтийские в советское стойло. Да и мульмиллионеры не откажутся от своего богатства, от своей собственности, в том числе и зарубежной.
Верю ли я, что Россия сможет сбросить с себя ярмо тысячелетнего рабства? По правде сказать, нет. Однажды я в это поверил. Во времена перестройки. Но понял, что случилась она потому, что карательные органы не слишком верили, что она утвердится. А первые народные депутаты в большинстве своём показали себя такими сторонниками рухнувшего СССР, что стало ясно: не удержится Россия на плаву перестройки, утонет.
Может быть, конечно, когда-нибудь появятся в России люди, которые возьмутся осуществить «огромный, неуклюжий, скрипучий поворот руля». Но когда это будет? По-моему, когда нас не будет.
Часть восемнадцатая
1
Мне семьдесят восемь лет. И вот что я хочу сказать на прощание. Я доволен прожитой жизнью. Прежде всего, доволен тем, что не поддался искушению властью.
А ведь искушали. Несколько раз я взбирался наверх. Но только для того, чтобы сверзиться с высоты. Чтобы не сверзиться, чтобы закрепиться, надо было быть конформистом. А меня позиция конформиста оскорбляла. И за власть я никогда не держался.
2
Поэт сказал: «Мне и рубля не накопили строчки». Это может быть удачной иллюстрацией и моего существования: богатства не было, но и бедность особенно не ощущалась, за что я благодарен своим близким, благодарен своей жене, которая никогда меня не упрекала, не сравнивала ни с чьей чужой нашу жизнь и была рада любому подарку судьбы. Возможно, и сын наш, вопреки болезням детства и трудностям юности, вырос поэтому жизнерадостным и очень трудолюбивым человеком.
3
Вот и мне не пришлось изменять себе, приспосабливаясь к внешним обстоятельствам, не пришлось изменить той единственной ценности, которая для меня безусловна, – внутренней свободе.
февраль 2018 года
Свободное копирование
