А годы уходят, уходят. Продолжение 58

Дальше я читать не стал. Текст показался знакомым. Порылся в памяти, потом на книжных полках. Ну, конечно! Набор цитат из книги Н.К. Гея «Проза Пушкина».

И снова декан недоволен: «Ну что Вам стоит поставить ей “тройку”?» «А за что?» – спрашиваю. – За списывание она получила по заслугам!»

Я уже о таких вещах писал? И о недовольстве декана? Но я повторяюсь намеренно.

Потому что много лет спустя прочитал, что Матросов с женой и ещё с несколькими сотрудниками зарегистрировали подконтрольные им частные учебные заведения — НОУ ВПО «Московский социально-педагогический институт» (МОСПИ) и НОУ «Гуманитарно-социальный институт» (ГСИ), а также обеспечили получение этими вузами лицензии и государственной аккредитации в целях придания их деятельности видимости законности для «официального хищения» крупных денежных средств. Сперва речь шла о 192 миллионах, но потом при более тщательной проверке сумма выросла до 2,5 миллиардов. Вот сколько заплатили руководству МПГУ «липовые» студенты. Вот по поводу какой суммы из ректората звонили в деканат, настаивая на положительной оценке!

Я уже говорил, что, узнав о смерти Матросова, Трубина расплакалась. Но, кажется, Матросов вовремя ушёл из жизни. Вряд ли она у него продолжилась столь ослепительной, какой была до снятия с ректоров.

Судя по поведению Трубиной и Коновалова, они у него были в любимцах. Трубину я не знал. А о Коновалове был наслышан.

Этот молодой человек защищал диплом у Сергея Вениаминовича  Сапожкова, невзлюбил своего учителя и всячески ему гадил.

Надо сказать, что Сергей Вениаминович был одним из лучших преподавателей филологического факультета, что признавала и кафедра и её руководитель Валентин Иванович Коровин.

А дальше я процитирую очень нравящуюся мне запись человека, укрывшегося под псевдонимом Цехерит:

Но прежде предупрежу об ошибках памяти рассказчика: Сапожков не был в это время профессором, а Коновалов – проректором, был, как я уже писал советником  ректора, а прежде – помощником проректора.

Итак:

Как оказалось, несчастный Сергей Вениаминович (внимание, сплетня!) перед Новым годом как-то не с той ноги зашёл в кабинет проректора Коновалова. Зашёл – и то ли нервически дёрнул глазом, то ли скривил уголок рта – но чуткими сотрудниками проректора это было подмечено и донесено. После чего профессор впал в натуральную проректорскую немилость. 

Опять-таки не знаю, в чем она выражалась – то ли просто гнобили и лишали еды премий, то ли выносили на суд общественности и порицали бесстыжего моргуна – но факт оставался фактом: немилость висела над профессорской головой в образе как бы чёрной тучи, проливающей на макушку скорбный дождь. Тучу видели многие, а особенно метеочувствительные слышали даже отдалённые раскаты грома.

Ну а теперь, собственно, кульминация истории.

На очередном заседании кафедры всемирной литературы, куда профессор Сапожков зашёл по старой дружбе, все смотрели на несчастного с симпатией. Осторожно подходили, хлопали по плечу, отдельные рисковые головы даже отважились чокнуться с Сергеем Вениаминовичем, благо скоро уже наступал Новый год. Но никто – совершенно никто – не произнес ни слова в поддержку или, страшно сказать, защиту профессора. Даже в кулуарах.

Мораль сей басни на поверхности. Институт представляет собой общество в миниатюре. Еще до прискорбного инцидента с профессором Сапожковым шесть лет назад я имел несчастье столкнуться с замдекана (человек растет!) Коноваловым. Нельзя сказать, что он задел меня лично – нет, просто «юному максималисту» Цехериту было неприятно наблюдать действия учёного мужа. Он выгонял студентов из столовой, потому что те в ней не ели, а читали – вокруг царило безмолвие. Он заводил на факультете дежурные группы по уборке аудиторий – гнетущая тишина усугублялась. Он пузом вперёд расталкивал воздух в коридорах, грозя не вставшим при своём появлении отчислением – и в ответ слышалось робкое блеяние.

Потом однажды раздался мой вполне звучный голос – и сначала было «глумление над заместителем декана», потом – проблемы с документами в конце курса, ещё потом – «потеря» диплома на выпускном, ну а финал оказался закономерен: другая, не институтская аспирантура.

Не стоит думать, что тогда, как и сейчас, кто-то не знал и не видел, что являет собой заместитель декана. Но он уже был им, и гораздо легче казалось смириться с порядком вещей, пусть и оборачивающимся бытовым хамством и мелкой уголовщиной. Теперь же г-н Коновалов просто вырос и со студентов переключился на профессоров, неловко скосивших взгляд.

Но мораль даже не в этом. Мораль в том, что никто так и не отважился протянуть парии (мне ли, трагикомическому ли профессору Сапожкову) руку. И в этом заключается для меня один из самых драгоценных жизненных уроков.

Вот об этом мне и хотелось рассказать. Суть Александра Коновалова передана точно. Добавлю к этому, что Матросов выхлопотал ему звание профессора. Хотя занимался он в университете, скорее, профсоюзной, чем учебной деятельностью.

Матросову многое сходило с рук. И вдруг оглушительная новость: министр образования и науки Ливанов записал в Твиттере:

Уволен В.Матросов, ректор МПГУ, допустивший многолетнее функционирование в своём вузе совета Д212.154.01 – фабрики фальшивых диссертаций.

Единственное, что меня здесь удивляет: почему такой разрыв во времени: сперва увольняют Данилова, председателя Диссертационного совета, потом распускают этот совет и только через время увольняют Матросова. Нет, я не точно выразился: меня это не удивляет, а подтверждает мои подозрения, что сковырнуть Матросова было намного труднее, чем Данилова. Какие страсти кипели вокруг периодически ложащегося в больницу, чтобы переждать грозу, Матросова, можно только представить. Но как ни странно, Ливанов, этот погубитель Академии РФ, смог настоять на своём. Матросов был уволен, вместо него ректором стал Семёнов, который, как я уже писал здесь, пришёл со своей командой. В том числе и с Алексеем Лубковым, работавшим с Матросовым, но из-за неких разногласий ушедшим от него в МИОО, где ректорствовал Семёнов.

3.

Нельзя сказать, что Семёнову обрадовались. Озвученная им программа: не фундаментальное образование, а сугубо педагогическое вдохновила далеко не всех. Несколько раз Семёнов выступал в актовом зале перед коллективом университета, уточняя, чего же он хочет от преподавателей и студентов. Его выступления записывались. Все, кто их не видел вживую, смотрел дома. Атмосфера с одной стороны сгущалась, против нового ректора выступали почти открыто, а с другой стороны, пришедшие с ним люди из его института выражали ему полную поддержку.

Последнее, кажется, что сделал Семёнов, – сместил с должности проректора Людмилу Александровну Трубину, оставив её руководить кафедрой.

Это было после моего ухода из университета. Знаю, что многими это приветствовалось.

Почему тот же Лубков, назначенный проректором, проработал недолго, я не знаю. Говорят, что не сработался с Семёновым. Снова перешёл на работу в МИОО советником при ректорате.

Я уже не работал в МПГУ, когда Лубкова взяли в Министерство образования и науки заместителем директора департамента государственной политики в сфере высшего образования.

Я писал здесь, что Лубков работал ещё с Матросовым. Был комсоргом института при парторге Матросове. Но он был не только комсоргом, но одновременно и членом Ленинского райкома ВЛКСМ г. Москвы. Поэтому лет шесть работал у Матросова проректором и даже первым проректором. Был профессором кафедры новейшей отечественной истории, исполнял обязанности заведующего кафедрой истории России исторического факультета МПГУ.

Однако ушёл к Семёнову в МИОО проректором. А когда ушёл от Семёнова в МИОО, а потом в министерство, сумел вышибить из-под Семёнова ректорское кресло.

Но прежде в министерстве сменился хозяин. Ливанов был уволен. На его место пришла Ольга Васильева, сталинистка, очень напоминающая своими взглядами другого министра — культуры Мединского.

Она созвала совещание, на котором с резкой критикой Семёнова выступил Лубков. По мнению Лубкова, Семёнов «готовит универсального педагога, а не педагога-предметника» и из-за этого вуз теряет позиции.

Собственно, это решило дело. Васильева подписала приказ о смещении Семёнова и назначении Лубкова. (Не правда ли, этот круговорот ректоров напоминает драку пауков в банке!)

Едва ли не одним из первых назначений Лубкова стало возвращение Трубиной на должность проректора.

Да и другие «матросовцы» приободрились. Не знаю, из-за чего Лубков конфликтовал с Матросовым, но многое в университете вновь напомнило о покойном ректоре.

Коновалов советником при  ректоре не стал, но он начальник управления социально-культурной политики, директор Института искусств, кроме того входит в руководство другим Институтом МПГУ – филологии, где является заместителем директора по социальным вопросам и внеучебной работе.

Щедр Лубков с «матросовцами», что и говорить.

Впрочем, всё это случится после моего ухода, а пока меня вызывает заведующая кафедрой Трубина и спрашивает: хорошо ли мне в университете. «Плохо! – отвечаю, – 15 тысяч в месяц для профессора оскорбительно!»

«Так может быть вам уйти?» – вкрадчиво спрашивает Трубина. «Конечно, – отвечаю, – дайте листок, – прошу¸ – я напишу заявление об уходе».

«Вы число не ставьте, – говорит Трубина. – Я сама поставлю. Уволят вас с начала будущего учебного года. А пока приходите на кафедру».

Вот так я и оказался на последней кафедре, где после её заседания, осталось какое-то количество народа, чтобы отметить моё 75-летие.

Мне не жаль, что я его отметил там. Тем более что бывшие сотрудники коровинской кафедры были на юбилее, а они мне симпатичны.

А с Валентином Ивановичем Коровиным мы продолжаем дружить и поныне. Был на его 85-летии в ресторане, куда он позвал свою бывшую кафедру, выступал, сравнил Коровина и Трубину. Многие смеялись, когда я говорил про Трубину, но некоторые – я это почувствовал – напряглись. Испугались: а вдруг кто-нибудь донесёт об этом вечере, кто-нибудь расскажет Трубиной!

Что поделать: люди слабы, и обижаться на эту их черту не стоит.