С первой же бомбежкой открылась очень неприятная болезнь моей мамы - это был дикий, неуправляемый страх бомбежек. В народе его называют медвежьей болезнью. Она ничего не могла с собой поделать. С первым сигналом тревоги она бросалась в бомбоубежище с перекошенным лицом, забывая обо всем, даже о своем любимом младшем сыночке. Это был ее единственный недостаток, просто болезнь. Вообще, она не была храбрым человеком: боялась не только бомбежек, но Власти во всех ее проявлениях. Мама боялась за себя, за мужа, за детей. А все остальные, кто оказывался вне этого узкого круга людей, не были для нее теми, за кого она могла волноваться. Потом к узкому кругу избранных добавились жены ее сыновей и внуки.
А ее младший сын, Ваш не очень покорный слуга, любил бомбежки. Брат - на крышу, мама - в подвал, и тут я становился хозяином всего, что было в нашей комнате, и, прежде всего, жратвы. Досыта я всю войну не ел, а во время бомбежек компенсировал недоедание из неконтролируемых маминых запасов, не перебирая через край, чтоб не заметили. Вот такой грешок, простительный для растущего организма.
В Ростове я не учился, потому что в начале было лето, а потом, ближе к осени, всем уже было не до учебы. Бомбежки стали ежедневными, даже по несколько раз на день. Кое-кто из мирного населения начал собирался в более спокойные места, другие готовились встретить немцев, как освободителей от большевиков. До революции этот район южной России был житницей страны, после революции многие зажиточные крестьяне были раскулачены, частично уничтожены, их уцелевшие ближайшие родственники остались и затаились. Таких все-таки было меньшинство, а у большинства любовь к родным местам пересилила нелюбовь к Советской власти.
Свободное копирование
