В это время начинало восходить солнце, и я вспомнила мое спокойное время, в которое я сиживала на берегу с матерью моей или с няней, и какое я чувствовала тогда спокойствие, и сравнила с теперешним мучительным моим состоянием. Слезы невольно полились, и я сказала: "Не знаю, лучше ли вы сделали, давши мне мужа, и вывели меня из самого счастливого состояния и дали мне очень рано чувствовать горесть". Она, смотря на меня, сказала: "Успокойся, моя неоцененная, и вспомни: разве нет Бога, который внимает молениям сердца чистого и невинного? Поручай Ему все твои скорби - Он утешитель твой, Он даст силы и крепость к снесению всего неприятного, только верь и надейся и люби Его: Он любящих Его никогда не оставляет. Кажется, довольно утешения для сердца твоего, - не жалуйся на нас: мы никогда тебе не желали несчастия, а ежели бы возможно, то жизнию бы своей купили для тебя счастие. Сегодня к вечеру будет ваша матушка; старайтесь себя, сколько можно, успокоить, чтоб она не заметила горести вашей: вы ей можете ускорить и приближитъ смерть". В это самое время вошел мой муж. Я подошла с ним поздороваться и спросила, здоров ли он и как спал. Он у меня спросил: "А ты какова? Здорова? Пила ты чай?" - "Я не пью чаю, а мне дадут молока". Няня пошла приготовлять чай, а он сел подле меня. Я хотела ему показать, что я им интересовалась, и с веселым лицом сказала: "Я ходила тебя смотреть, покойно ль вы почиваете, и нашла вас в приятном сне с Верой Алек., и так я, чтоб вас не разбудить, ушла в спалъну". И вдруг на него взглянула: он весь побледнел. Я спросила, что ему сделалось? Он долго молчал и наконец спросил, одна я была у него или с нянькой? Я сказала: "Одна", - и он меня стал чрезвычайно ласкать и смотрел мне прямо в глаза. Я так стыдилась, что и глаз моих на него не поднимала. И сказал: "Я не знаю, хитрость ли это или точно невинность". Я посмотрела на него и заплакала. "Почему же вы думаете обо мне так? Какую я сделала против вас хитрость? Я, право, сему не учена, а что думаю, то и говорю". Я совсем не поняла, к чему он говорил. Между тем подали чай; я стала разливать и послала звать и племянницу. Она пришла, и я с ней ласкою поздоровалась. Напоивши их, пошла одеться. Няня мне сказала: "Не сказывайте вашему мужу, что вы были ночью у них". Я с удивлением спросила: "Для чего? Я не могу от него ничего скрыть. Я уж и сказала ему. - "Да не сказали ли вы, что я знаю?" - "Нет!" - "Дак я вас прошу - не говорите, ежели вы меня любите". Я взглянула на нее и сказала: "Боже мой, как вы все меня мучите! И я сама не знаю теперь, что мне делать; чему-нибудь надо быть такому, которого вы мне не хотите сказать, а я сама ничего не понимаю, да и вечно не пойму! Изволь - я тебе обещаю и не скажу, что ты знаешь, а тебя прошу, как друга: научай меня теперешней мудреной и скучной для меня жизни. Вам бы должно прежде меня научить, как жить с мужем, да потом выдавать. Вы до того меня довели в короткое время, что я не знаю, что я и что делать!" Она заплакала и сказала: "На кого вы жалуетесь? На мать? Ту, которая вас много любит и которая ничего не щадила для вас? Может ли человек предвидеть, что с ним будет? О, ежели бы была известна вперед участь всякого человека, то не было бы несчастных! А всякий человек должен быть готов на всякие кресты, и все надо с покорностью сносить. Нельзя пользоваться все сладким, - надо вкусить и горького. Будьте тверды - вас Бог не оставит".
И так день прошел. Настал вечер, и мать мою привезли в жестокой слабости, принесли в комнату и положили на приготовленную для нее постель. Лекарь уже у меня ее дожидался, и, давши ей лекарства, она приободрилась несколько, а мое сердце успокоилось, что я с ней. И с тех пор время мое было в заботах о больной. Я просила мою добрую свекровь, чтоб она упросила моего мужа, чтоб он позволил мне быть при матери моей и не сердился бы на меня за мою любовь к ней. Она спросила меня: "Разве он тебе запрещает, мой друг?" Я слезами отвечала. Она обняла меня и сказала: "Будь спокойна и люби меня, и будь со мной чистосердечна. Я тебе буду доставлять всевозможные радости, какие я только могу".