Литературная среда - 170

10.12.07 …ходила вчера на вечер памяти Олега Афанасьева. В раздевалке встречаю Татьяну Николаевну и Майю Андреевну. И Т.Н. мне пеняет, зачем я предложила на «Автографе» слушать Галину Сергеевну с её «Качелями»:  «Это же ужас что такое». – «А вы уже прочли?» (Г.С. всем эти книжки с подписями вручила, приговаривая: «Мне после смерти Бориса просто валом пошли стихи»). Думаю, почему нет? Вот у Лиснянской тоже целый цикл, может, горечь утраты прояснила взгляд. Так и сказала этим нашим дамам. И про «дать возможность выговориться». М.А. мне: «Не надо тут жалось привлекать. Недавно у меня был случай – ветеран войны принес книжку. Там такое убожество… Как прикажете? Мол, заслуженный, потому пусть пишет?» Ой, да пускай пишет, не хочешь – не читай. У человека остался один смысл в жизни – стихи писать, которые ему самому нравятся. Вот главное – он живет полной жизнью, а если нам неловко, ну, отойди, не замай.

Сегодня начала читать эти «Качели счастья». Боже мой! Выть охота всё же. Вот красивая, умница (вроде), добрая, отзывчивая, а для нас наказание – пишет «стихи»: штампы, банальности, ура-патриотизм что к России, что к Сибири, что к Томску. Ни одной свежей мысли, интересной рифмы, какого-то необычного наблюдения – НИЧЕГОШЕНЬКИ. Пишет и пишет, а как издает (со связями, оставшимися от Б.С.) – твердый переплет, прекрасная бумага, иллюстрации, вступительная статья Яковлева…

Сказать открытым текстом: «Ну, зачем вы нас мучите этим убожеством? Неужели не видите свою полную несостоятельность. Хочется писать – пишите, но почему здраво не оцениваете?»

Вот как быть? У неё шунт вшит – скажи, что думаешь, ведь до лиха можно договориться. И никто не скажет женщине – ну, не позорься ты с этим на людях, ведь только незрелый ребенок поверит, что это – стихи, так и ему вредно это читать – вкус можно испортить. А она - пишет и раздаривает, и очень себе нравится, очень значительным считает это свое «умение»: «Я только вот в «Автографе» начала писать стихи». Вот кошмар-то! И как она уцепилась за возможность нам эту книжку «представить», как рядом шептала, чтобы день перенесли, мол, не может она в ближайшее воскресенье, я же и договаривалась с Ольгой. Теперь хоть не ходи.

А вечер Афанасьева очень удался. Вели, как обычно, Нилов с Усовым, Леонтий читал много стихов. Несколько раз с воспоминаниями выходил Ланговой. Рассказал про скамейку, про стол на мичуринском с торчащим прямо из столешницы суковатым деревом, на котором развешаны кружки, и, в том числе, такую байку: гастрольная поездка Драмтеатра по области. На сцене сельского клуба ставят «Женитьбу Белугина», публика очень доброжелательна – где надо, там соответственно реагирует. Олег читает монолог, по залу перекатывается хохот, встает дюжий мужик и прерывает артиста: «Позвольте обратиться к залу». – Тот, сперва опешив, возражает, мол, нельзя прерывать спектакль, закончим – обратитесь. «Нет, - настаивает колхозник, - позвольте». Ну, что, не выводить же из зала нарушителя. Олег замолкает, а мужик поворачивается к залу и громким приказным тоном закатывает речь: «Вы видели на афише что написано - «Томский ДРАМАТИЧЕСКИЙ театр»? Драматический!.. А вы – смешки да хиханьки… Ещё кто засмеется – вылетит отсюда к чертовой матери!» Все исполнители и работники сцены, что толпились за кулисами, покатились с хохоту. Отсмеявшись и вытря слезы с глаз, Олег Афанасьев обращается к мужику (надо сказать, что при этом пятиминутном смехе на сцене зал сидел, как в рот воды набрал – тишина гробовая): «Вы, наверное, председатель колхоза?» Тот, похоже, бывший военный, щелкает каблуком: «Так точно!» - «Так, товарищ председатель, вы уж будьте добры, отмените свой приказ – народ очень правильно себя ведет, очень грамотная и чуткая у вас публика». Председатель опять поворачивается к залу: «Раз товарищ артист не в обиде, можете смеяться». Тут уже покатился весь зал. А в конце, поблагодарив весь коллектив за пьесу, сделав подарки (медок, орешки), председатель так закончил: «Хорошая была постановка. Посмешили - так посмешили». Пела Горцева, много было от «Кому» (Новицкий, другие его участники).

Все вспоминали добром и юмором Афанасьева. Крупный был человек – по всем параметрам. И ПОЭТ. Поэт нашего поколения, нашего мировоззрения, умница и мудрый, грешный, большой, слабый и сильный. Чудный человек, а какой режиссер… При нем наш драматический бурлил. Вот он бы ни за какие миллионы не стал бы ставить «Джексон моей жены». Порылась в сети – почти ничего о нём нет, тем более стихов. Есть некролог о смерти 4 декабря 2002 года.

Так и вижу его, прогуливающегося по двору – огромного, в полушубке чуть ли не из искусственной овчины. Каким он был Сирано, Бузыкиным (Евтушенко случился в Томске, когда «Клоп» шел, так отозвался – «почище Миронова ваш «Бузыкин»),  Санча Панса в «Человеке из Ламанчи».  А в молодости!.. А потом пошла слава – бузотер, пьяница – при Лигачеве всё это было. Сперва ушел в ТЮЗ, потом в Дом Ученых, народный театр, иногда появлялся на сцене Драмы. Я как-то была на его творческом вчере – поэтическом - в Доме ученых. Народу было – хорошо ползала. Он - вял, мне стихи не понравились, и вечер он как-то скомкал. А потом, уже на годовщину смерти пришел к нам в Автограф Усов и ТАК читал его стихи, так!.. Купила книжку и всю до корки и не раз.  Не даром у него внешность Сократа – мудрейший, всё понимающий. Терпеливо воспринимающий действительность… Нет, смиренно он принимал её, эту нашу жизнь. А сердце – не выдержало всё же. Чуть за 60 перевалило – и не выдержало.