27 мая
Получил письма: от матушки и от сестрицы Юлии Карловны к матушке из Неаполя. Графиня Полье отправляется в Сицилию, а, может быть, оттуда переедет и в Мальту. Кроме писем, прислали мне еще несколько томов Гете, белье и табачный кисет Наташиной работы: добрая мне его приготовила в подарок к моим именинам, которые очень кстати завтра.
В "Телеграфе" прочел я вчера примечательное рассуждение Виктора Гюго о поэзии. Не согласен я, будто бы стихия смешного так мало проявляется в поэзии древних, как то утверждает Гюго. Напрасно говорит он: "Подле гомеровских (я уверен, что в подлиннике: homeriques; это - скажу мимоходом - не значит гомеровские, а гомерические) великанов Эсхила, Софокла, Эврипида что значит Аристофан и - Плавт? Гомер увлекает их с собою, как Геркулес уносит пигмеев, спрятанных в его львиной коже". Аристофан гений, который ничуть не уступит Эсхилу и выше Софокла; а можно ли жеманного Эврипида, греческого Коцебу, ставить рядом с Эсхилом и даже с Софоклом? Можно ли сближать генияльного, роскошного, до невероятности разнообразного, неистощимо богатого собственными вымыслами Аристофана с подражателем не бесталанным, но все же подражателем - Плавтом?
О Шекспире Гюго говорит: "Два соперничествующие гения человечества, Гомер и Данте, сливают воедино свой двойственный пламень и из сего пламени исторгается - Шекспир". В другом месте утверждает он, что в Шекспире, "кажется, были соединены три величайшие, самые характеристические гения французской сцены: Корнель, Мольер, Бомарше". Признаюсь, ни о Корнеле, ни о Бомарше не могу и вспомнить, когда читаю огромного британца; иное дело Мольер. О трех родах поэзии (единственно возможных: лире, эпопее, драме) сказано очень справедливо: "Все есть во всем: только в каждом отдельно господствует одна стихия родовая, которой подчиняются все другие и которая кладет на общность свой собственный характер". Далее: "Драма есть полная поэзия. Эда (не лучше ли вообще: лира?) и эпопея содержат в себе только ее начала, драма заключает в себе развитие той и другой". Совершенно согласен я с правилом: "Все, что есть в природе, все то есть и в искусстве". Еще несколько мыслей, например: 1. "Гений уподобляется монетной машине, которая печатает изображение государя на медной, все равно как и на золотой, монете". Или: 2. "Идея, закаленная стих, принимает на себя что-то резкое, блестящее - это железо, претворенное в булат" - очень истинны и притом выражены как нельзя лучше.
Но главное основание рассуждения несколько шатко, или, лучше сказать, надлежало доказать не то, что доказывает Гюго: он утверждает, что смешное вправе являться в области поэзии и что оно в поэзии новых является чаще, чем в поэзии древних; первое едва ли подлежит сомнению и посему и доказывать это не для чего; второе - едва ли справедливо. Доказать, кажется, надлежало, что смешное вправе являться и в патетических творениях, в трагедии, эпопее героической etc., что оно в них является чаще у новых, чем у древних, и что безобразное (а не смешное) вправе требовать поэтического изображения, ибо составляет контраст, тень, диссонанс прекрасного, сторону, необходимую для полной, художественной гармонии.
Свободное копирование
