По приезде в Москву я нашел матушку уже выздоравливающею. Мы провели остаток лета в подмосковной, а на зиму возвратились в Москву. Здоровье мое совершенно поправилось, и зиму провели мы очень приятно с друзьями моими Киреевскими, Хомяковым, Свербеевыми, Баратынским (поэтом) и другими старыми и новыми приятелями. В течение зимы я познакомился и довольно близко сошелся с московским генерал-губернатором, всеми любимым и уважаемым кн. Д.В. Голицыным, который стал уговаривать меня поступить советником в Московское губернское правление, в которое ему уже удалось поместить очень порядочных людей. В феврале (1833) я поехал в Петербург, и Блудов очень мило и настоятельно побуждал меня возвратиться к нему на службу. Я забыл прежде сказать, что из-за границы я должен был послать просьбу об увольнении меня от службы; ибо, по законам, не могли мне дать нового, т.е. третьего отпуска. Раздумье мое было сильнейшее: мне очень хотелось возвратиться на службу к Д.Н. Блудову, который в то время был уже министром внутренних дел; а матушка, которой здоровье видимо слабело, уговаривала меня остаться в Москве. При этом раздумьи наступило лето, и мы уехали в подмосковную. Осенью (1833) получил я в деревне от Б.К. Данзаса, моего хорошего приятеля и близкого человека кн. Д.В. Голицыну, письмо, которым он приглашал меня от имени последнего приехать в Москву. Приезжаю; кн. Голицын объявляет мне, что открылась ваканция советника 1-го отделения губернского правления, и сильно убеждает меня поступить на эту ваканцию. Я не отказываюсь и не изъявляю согласия и прошу дать мне неделю на окончательное решение. - В Москве я остановился не в своем доме, а у Ив.В. Киреевского, который за отъездом матери и вотчима в деревню оставался один во всем доме. На другой день после моего разговора с генерал-губернатором я получил от него бумагу, которой он меня уведомлял, что он дал предложение губернскому правлению о допущении меня к исправлению должности советника по 1-му отделению и что сам входит в Прав(ительствующий) сенат об утверждении меня в этой должности. Что ж - окончательно отказаться или вступить в должность? Киреевский убеждал решиться на последнее; матушка, хотя и отсутствующая, сильно желала того же. Надел фрак и поехал к генерал-губернатору, объявя, что подчиняюсь его насилью. Это было 10-го октября 1833 года.
Я всегда и всем занимался страстно. В Петербурге в несколько месяцев я выучился английскому языку, так что мог бегло читать английские газеты и делать из них выписки. Там же я было сделался таким карточным игроком, что проводил несколько ночей сряду за картами. В Москве зимою 1832-1833 года случайно я зашел в tir Prevost [тир Прево (фр.)] на Кузнецком мосту; тут знакомая молодежь уговорила меня выстрелить из пистолета; вместо цели я попал в потолок; это меня взбесило, и я дал себе слово сделаться отличным стрелком и до того не покидать пистолета. Почти целую зиму до отъезда в деревню я ежедневно выстреливал по сту зарядов и сделался одним из первых стрелков в Москве. Так и своими обязанностями советника я занялся с увлечением. Старался все узнать, все привести в порядок, и через шесть месяцев мое отделение было уже в отличном порядке. Товарищами моими по службе были В.В. Давыдов, А.Н. Васильчиков, Николев и старик Телезов. Я сблизился особенно с первым, который занимался службою усердно и благонамеренно. Второй мой товарищ был также человек умный, но слишком много занимался своими собственными делами и небрежно относился к делу служебному. Прочие два советника были чистыми чиновниками.
Во время моей службы в Московском губернском правлении были приключения довольно замечательные, которые стоят рассказа: они показывают, как в то время производились дела и представляют данные для определения характера как той эпохи, так и лиц, в оной действовавших.
Система наложения запрещений по долговым взысканиям была у нас прежде в крайнем, еще большем, чем ныне, беспорядке. Налагались запрещения в сенатских ведомостях, и при совершении купчих, закладных и других актов надобно было рыться во всей этой огромной массе напечатанной бумаги. А потому "учинение справок о запрещениях" было источником больших расходов для частных лиц и таких же доходов для приказных; и сверх того часто продавались и закладывались имения, на которых уже лежали запрещения. Всего более подобных актов совершалось в Москве: вследствие этого служивший тогда в Москве (кажется, в Сенате) П.В. Хавский (умерший в 1876 г.) подал генерал-губернатору кн. Д.В. Голицыну записку о необходимости составления свода запрещениям и алфавита к ним. Кн. Голицын, всегда расположенный на всякое доброе и полезное дело, принял это предложение и передал его в губернское правление с тем, чтобы оно распубликовало это распоряжение и всем присутственным местам Московской губернии и самому себе вменило в обязанность составить в годичный или двухгодичный срок свод запрещениям, наложенным каждым присутственным местом, с добавлением, что запрещения, не вошедшие в этот свод, должны считаться уничтоженными. Такое распоряжение нас поразило, и губернское правление ответило генерал-губернатору, что оно не считает себя вправе исполнить такое распоряжение и что это должно быть совершено законодательным порядком и не иначе как для всей империи. Генерал-губернатор настаивал на своем предложении; губернское правление, к крайнему прискорбию губернатора (Н.А. Небольсина), оставалось при своем мнении. Тогда кн. Д.В. Голицын вызвал к себе всех советников и уговаривал их не упрямиться; они доказывали ему незаконность и невозможность исполнения его требования. Как на основании тогда действовавшего учреждения о губерниях губернатор или генерал-губернатор, председательствовавший в губернском правлении, пользовался правом приказывать, и советники должны были исполнять полученное приказание, имея только право и обязанность донести о том Сенату, то кн. Голицын нам объявил, что на следующий день он будет в губернском правлении и займет председательское кресло. Действительно, на следующий день он к нам приехал, имевши при себе Хавского, и открыл прения по этому делу. Спорили много и долго; наконец кн. Голицын встал и сказал: "Вижу, господа, что вы правы; но я не покину своего намерения и войду с докладом к государю императору". Этот доклад и был поводом к разработке в Петербурге вопроса о составлении свода запрещений и разрешений.
Свободное копирование
