В 1937 году я поставил четвертый акт "Лебединого озера" (об этом более подробно я расскажу дальше). В то лето в Поленове отдыхал Вл. И. Немирович-Данченко. Держался он несколько особняком, на вопросы отвечал односложно, даже свысока. Но мне интересно было узнать мнение Владимира Ивановича о моем "Лебедином". Ведь когда-то он сам вместе с Горским ставил этот балет. И я искал удобного случая спросить его о финальном акте. Однажды мы обедали за одним столом. Если мне не изменяет память, компанию нам составляла одна молодая, хорошенькая актриса. Это давало ей право быть кокетливой. В игривом тоне она спросила Владимира Ивановича, сколько ему лет. Он ответил: "Немировичу - сорок, а Данченко - тридцать девять". Мы улыбнулись ответу, но произнесен он был так, что улыбнулись замороженно. Я решил, что другого случая не представится, и спросил, что Владимир Иванович думает о моем "Лебедином озере". "Можно и так", - был ответ.
Однажды в Поленово пришла роскошная машина "линкольн". Марка Рейзена и меня вызвали в Москву на особо торжественный концерт. Неожиданно к нам в попутчики попросился и Владимир Иванович, он сказал, что в Москве у него неотложное дело.
Мы тронулись в путь. В те годы из Поленова в Москву вела не прямая шоссейная автострада, а проселочная дорога (до Серпухова), вся в рытвинах и колдобинах. И машины беспрестанно там застревали. Чтобы вытащить их, обычно собирался народ из ближних деревень. А уж от Серпухова до столицы шла полуасфальтовая дорога. Наш "линкольн" не минул участи менее великолепных автомобилей. Хорошо еще, что застряли мы не в лесу и не в поле, а вблизи поселка. Точнее - напротив местной больницы, где в это время шел ремонт. Меж тем становилось темно и холодно и, как писали в старых романах про путешествия, пора было подумать о ночлеге. С трудом разыскали мы директора больницы и стали разъяснять ему драматичность ситуации, упирая на то, что едем мы с самим Немировичем-Данченко!.. "Знаю, знаю..." - отвечал озабоченный администратор, решая про себя, куда же поместить свалившихся ему на голову знаменитостей. Мы с Рейзеном были просто юношами рядом с Владимиром Ивановичем, поэтому он предоставил нам условия посуровее: предложил выбрать в больнице любую палату, а уж сена он нам сам принесет. И действительно принес. А Владимира Ивановича пригласил к себе домой.
Ночь мы провели тревожно. Утром, выйдя на дорогу, увидели, что "линкольн" совсем увяз. Мы стали "голосовать". Но кто ездит в ранний час по глухой дороге? Одни грузовики. Шоферы проезжали мимо нашей компании без остановки. Наконец какой-то грузовик притормозил. Владимир Иванович сел с шофером, а мы влезли в кузов. Через километр машина встала. Мы слезли с кузова и подбежали к кабине. "Я так не могу, я так умру..." - проговорил Владимир Иванович. Мы умоляли его потерпеть до Подольска - а оттуда до Москвы можно было добраться поездом. "Ну, хорошо, ну, поехали..." - согласился он. Мы с Рейзеном снова влезли в кузов, машина тронулась, но через полкилометра остановилась вновь. Мы спрыгнули на землю и подбежали к кабине. "Я лучше останусь в поле..." - отвечал Владимир Иванович на наши тревожные взгляды.
"Может, вам лучше будет наверху?" - спросил его шофер. "Да, мне, пожалуй, лучше будет наверху", - согласился Владимир Иванович. И мы подсадили его в кузов.
Помню, уже благополучно добравшись в Москву, даже во время ответственного концерта я думал - как он там дома, Владимир Иванович? К счастью, все обошлось благополучно.
Свободное копирование
