Я не отношу себя к закоренелым противникам переноса спектаклей. Это делалось и будет делаться впредь. Но когда репертуар принципиально строится из одних лишь заимствований, это приводит к творческому ограничению, к потерям, к вторичности. Я сужу об этом и на примере собственной актерской судьбы и на примере судьбы своих коллег.
Небезынтересна и такая подробность. В Ленинграде балеты сочинялись подолгу. "Пламя Парижа" - почти два с половиной года. А в Большой театр его перенесли за два с половиной месяца. "Бахчисарайский фонтан" - за месяц... О чем это говорит? Первотворчество сменялось приспособлением. А в нашей высокопрофессиональной труппе сделать это не так уж сложно.
И выходил парадокс: театр получил вроде бы много интересных спектаклей. За "Бахчисарайским фонтаном" в 1938 году последовал "Кавказский пленник" по Пушкину, того же Р. В. Захарова (музыка Б. В. Асафьева). Но в этом балете, как и в предыдущем, для меня не оказалось большой, полноценной роли. И не только большой, но и вообще никакой. Если в "Бахчисарайском фонтане" я исполнил все-таки партию Нурали, татарского военачальника, сподвижника Гирея, то в "Кавказском пленнике" ничего подходящего мне не нашлось. И вновь на художественном совете прозвучал вопрос С. А. Самосуда: "А почему не занят Мессеpep?" Ему ответили, как отвечали не раз: и роли нет и музыки нет. И вновь Самосуд чуть ли не потребовал меня занять. Во втором акте балета - "петербургском" - была большая сцена "Каток", где встречались все действующие лица. И там же танцевали четыре пары фигуристов. Их музыку Асафьев повторил специально для меня, для моей небольшой роли - Конькобежца-фигуриста. Я исполнял этакого фата в цилиндре, в полосатых брюках, лакированных штиблетах, с тросточкой. Работая над этой ролью, я вспомнил свое детство, каток на Чистых прудах. И в балете я немного подражал былым фигуристам. Но сил-то, но возможностей было больше, чем требовали эти хоть и интересные, но эпизоды, эпизоды...
Свободное копирование
