Но обстоятельства сложились так, что нужно было двигаться дальше, путь шел на Одессу. Отец был очень болен, вот-вот должен был настать кризис, после которого стало бы ясно его дальнейшее состояние, ухудшение или улучшение. И в этот момент главный врач госпиталя, замещавший отца на время болезни в должности начсандива 45-й стрелковой дивизии решил отца оставить в Екатеринославле, а значит и мы должны были остаться в незнакомом городе безо всяких средств к существованию. Кроме того, кругом ходили банды, возглавляемые атаманами, в том числе и махновцы. Оставаться в Екатеринославле было опасно. Тогда мать упросила комиссара отправить телеграмму в штаб дивизии с запросом, как поступить с Баруниным. Ответ пришел быстро – начштаба 45 стрелковой дивизии И.И. Гарькавый приказал Барунина не оставлять, дать ему отдельную теплушку и везти с собой. Вопрос был решен вопреки желанию заместителя отца. Говорили, что он хотел занять его место в штабе сануправления дивизии. Итак, мы поехали. В воздухе все явственней ощущалось наступление весны, стало теплее, но снег растаял еще не совсем. Когда до станции Вопнярка оставалось километров пять, пришлось остановиться, мы увидели, что разобраны и увезены рельсы. Было ясно, что это сделали бандиты. На большом отрезке пути не оказалось ни рельс, ни шпал, да некому было и восстанавливать дорогу. Выход один: пересаживаться на повозки. Весь поезд стал выгружаться, готовить сани, телеги, брички. Тут я впервые за несколько недель увидел больного отца. Он ехал в отдельном вагоне. С ним ехала для наблюдения за больным, медсестра, как тогда говорили, сестра милосердия. Нас в вагон не пускали, но теперь, когда он лежал на санях, запряженных парой коней, мы его, наконец, увидели. Был он худой, желтый, очень слабый, еле говорил. В вагоне у него прошел кризис и дело пошло на выздоровление.
Наконец наш обоз добрался до Вапнярки. Там распоряжением Гарькавого отцу дали классный, то есть пассажирский вагон. Это был трехосный вагон второго класса (тогда были такие вагоны). В нем было всего шесть купе. Три были разобраны, а три остались. На месте разобранных купе образовался большой салон. Обивка с мягких диванов была срезана, красный плюш многих привлекал. Из этого плюша делали необъятные галифе и потом в них щеголяли франты гражданской войны. Но время шло быстро. Отец, как только ему стало легче, начал работать. В новом вагоне, в одном из купе рядом с нами жил комиссар. В другом лежал отец, а в третьем мы с братом и мамой. Эшелон пошел на Вознесенск и Одессу, которая была 7-8 февраля освобождена.
Свободное копирование
