ВОССТАНИЕ НЕМЕЦКИХ КОЛОНИСТОВ
Ночи стояли темные. Устав с дороги, мы быстро уснули. Вдруг стук в окно. Пошли к дверям, открыли, и через минуту мы были в объятьях нашего отца и мужа Веры Николаевны. Они переправились на лодке через лиман, чтобы посмотреть на нас и сказать, что завтра будет генеральный штурм. Они через час уехали, а мы остались с тревожным чувством неизвестности от предстоящего. Правда отец предупредил командира атакующей части о нашем местоположении, но это не снимало опасности попадания под ружейно-пулеметный огонь или шального снаряда. В волнении мы не спали всю оставшуюся ночь и еще до рассвета пошли к себе. Достали у кого-то лошадей и арбу, погрузили вещи и ждали, как разовьются события. Колонии были окружены со всех сторон. И вот часов в шесть утра началось генеральное сражение. Не на жизнь, а на смерть. У красных обстоятельства были очень тяжелые, нужно было непременно смять колонистов, открыть дорогу, так как в это время в Одессе высадились части Деникина. На подмогу красным была брошена бригада Котовского. Колонисты держались долго, благодаря хорошему вооружению, полученному от германской армии. Но опыт обстрелянных на войне солдат взял свое. Они непрерывно атаковали. Жертв было очень много, с обеих сторон. Во время очередного натиска колонисты побежали к запряженным на этот случай в телеги со всем скарбом лошадям, чтобы скрыться через свои виноградники к румынской границе. Они, конечно, ждали помощи от румын. Но помощи не было, началось бегство. Снаряды рвались над домами, пулеметная трескотня, выстрелы, крики! В этот момент испуганная мама решила поехать к Вере Николаевне. Когда мы выехали на улицу, то оказалось, что она полна бегущих людей: неслись нагруженные вещами арбы,скакали кавалеристы, между ними протискивались пешие. Все это заполнило полностью улицу, а навстречу двигалось стадо перепуганных коров. Все мчалось: скот мычал, ржали кони, нескончаемо гремели выстрелы, кричали люди, а надо всем этим рвались снаряды. Это был ад отступления в панике, под огнем. Наша арба остановилась посередине потока. Чтобы въехать во двор Веры Николаевны, нужно было попасть в крайний ряд. Наконец это удалось, вы влетели во двор. Завернули за дом, распрягли коней, вещи оставили в арбе. Войдя в дом, закрыли ставни… Но какое-то невероятное любопытство тянуло меня на улицу. Дом наш одной стороной смотрел на улицу, другой на лиман. Потихоньку пробравшись наружу, я пошел в сторону берега. Пальба и крики не утихали, кругом свистели пули. Я лег на землю. Почему-то страшно не было, но было жгучее желание все разглядеть. Я лежал так, чтобы видеть, что делалось и на улице, и на реке. Я видел, как по берегу тихонько пробежала группа колонистов, а на улице в это время шел бой.
И вдруг пальба прекратилась, воцарилась тишина, как перед каким-то страшным событием. На улице раздались гулкие, быстрые шаги, потом топот бегущих, потом топот конских копыт. Первыми показались отступающие. Они бежали по другой стороне улицы. А по нашей, громко топая по укатанному тротуару, огромными шагами летел солдат. Я его знал. Почему-то его прозвали Громобой. Высокого роста, один глаз перевязан черной лентой, винтовка выдвинута далеко вперед. За ним неслись еще несколько солдат. Наступила пауза. Через несколько минут вижу - красноармейцы возвращаются назад и ведут обезоруженных пленных, тех самых колонистов с берега лимана.
К вечеру события улеглись. На следующий день утром за нами приехал отец, и мы поехали домой. Тут мы и узнали, что все пленные были расстреляны. В нашем дворе лежали четыре покойника: хозяин дома, его жена и два их сына. От семьи остались только младший сын-гимназист и две дочери. Это было по-настоящему трагическое зрелище.
Теперь нам нужно было срочно всей нашей семьей вернуться в Тирасполь. Как мы вернулись, не помню, только из Тирасполя мы сразу же выехали в санитарном поезде. Ночью мать уложила нас с Борей спать и под стук колес я вспоминал наш уютный дом в Колкотовой балке и впервые ощутил какое-то пронзительное сожаление, объяснить которое не мог.
Свободное копирование
