10 мая. М. Кашовка. Вот уже десять дней, что мы, окончив кампанию против Дверницкого, стоим здесь, в углу Волынской губернии, в лесах Ковельского уезда, которые нам поручено очищать от взбунтовавшихся здешних помещиков, под начальством Ворцеля и графа Олизара, составивших было несколько шаек, называемых Рухавками, которые, однако, еще до прихода нашего были рассеяны против них посланными войсками, а со времени уничтожения Дверницкого и сам Олизар с Ворцелем скрылись.
На последних переходах сюда получил я почти неожиданно письма из дому и от Анны Петровны. Мать прислала и 600 рублей денег, которыми я сегодня уплатил полковнику мой долг. На оные я уже и отвечал.
Сестры пишут про редкие правила барона Бориса Сердобина, т.е. что будто бы он имеет намерение предложить свою руку Евпраксии - для меня чрезвычайно трудно этому поверить, впрочем, невозможного тут нет.
Сознаться должно, что здесь стоять нам чрезвычайно скучно; одно у нас утешение, что на квартире полковника, у помещика в доме, есть биллиард, на котором зато мы беспрерывно и играем. Меня ежедневно радует только то, как быстро проходит время, что до сентября уже осталось только 2 1/2 месяца. Этим только и живешь.
12. М. Вчера пришло к нам много новостей: первую, что мы должны выступить отсюда с 3-мя эскадронами и 2-мя отр. в Устилуг, а 4-й эскадрон останется здесь, привез гр. Штейнбок, возвратившийся из отпуска, а прочие Голубинин из Луцка, где он дожидался возвращения из Бердичева Лошкарева, в окрестностях которого тоже появилась было Рухавка, против которой послали только что туда прибывшие наши резервные эскадроны. Это часть шайки, набранной в Подольской губернии помещиком Собанским и другими, которую г. Рот рассеял; часть оной даже была вблизи Сквиры, в 30 верстах оттуда она разграбила Челищевой м. Ружин; он сам, говорят, едва успел уйти. Рассказывают, что Рот, разбив бунтовщиков, несколько верст гнал их одними картечными выстрелами на ближнюю дистанцию и произвел ужасное кровопролитие.
В газетах прочитали мы подробное и красноречивое описание разбития Серавского Крейцом и реляцию об Баромельском деле и прогнании их за границу; то и другое никак не узнать из описания; в первом он утверждает, что рассеял всю неприятельскую пехоту, которой и не было в деле, и что ночь не позволила ему преследовать неприятеля, тогда когда он на поле сражения оставил 5 орудий, и неприятель в виду его всю ночь пировал в Баромелье. Что об этом он не упоминает, это естественно; но как не сказать ничего про полк, который один спас весь его отряд и его толстую фигуру. Говорят, что мы в России служим из одной чести. Какая же тут честь, когда храброго и труса совершенно одинаково ценят: одного не награждают, а другого не наказывают. Из чего после этого должны мы служить? В постпакете, привезенном Голубининым, нашлось и ко мне два письма: одно от сестры, другое от Анны Петровны. Оба они давнишние и долго лежали в Бердичеве; сестрино письмо из Пскова с описанием веселостей, в которых они провели масляницу; Анна Петровна пишет много про Софью Михайловну и мало хорошего; разобрать тут трудно, тем более что она не говорит, чем виновата. Семейственное ее благополучие не изменилось и все еще стоит на высшей точке возможности, - дай Бог, чтобы долго оно не упадало!
Свободное копирование
