11 октября, суббота. В одиннадцать часов уехал в Лит -- там у меня в час лекция для старшеклассников о том, что такое публицистика. Как будто я знаю, как будто кто-нибудь знает, о чем здесь читать! У талантливого человека все идет в строку, а бездарному чурбану прочти хоть десять лекций, все рано не получится. Как обычно перед лекцией или перед семинаром, спал плохо и проснулся рано. Все эти лекции по субботам -- московский и немалый грант, который Институт берет, чтобы, с одной стороны, просвещать молодежь, а с другой, чтобы накопить какие-то деньги. Я полагаю, что основные суммы расходятся на доплаты. По крайней мере, как мне показалось, этим достаточно свободно пользовался предыдущий ректор. Откуда тогда плюс деньги за платное обучение, довольно значительные, существенные доплаты бухгалтерии и начальникам административного корпуса -- чтобы сравнять их, несчастных, с профессурой, которой почему-то президентский грант полагается, а им нет. Уже и бюджет никого не удовлетворяет.
Я всегда долго внутренне готовлюсь к лекции и раздражаюсь, если приходится говорить почти об одном и том же. Кажется, опять получилось -- спасает моя книга "Власть слова", в которую я собрал почти все, что знал по этому вопросу. Но книга всегда умнее, чем то, о чем я говорю изустно.
Хорошо, что в Институт поехал на машине -- вернулся домой в надежде поработать, но только успел с час полежать, и пришлось ехать в РАМТ, там сегодня премьера. Я всегда боюсь что-то существенное пропустить, потом не догонишь, да и Дневник прожорлив, как дикое чудовище. В искусстве и в жизни в искусстве всегда надо делать усилия. Но и на этот раз я не промахнулся, потому что сильный спектакль и настоящий театр, когда реальность и дыхание фантазии сливаются, и ты оказываешься на острие, как ножа, времени, не понимая, где вчера, где сегодня и как там, по другую сторону художественной реальности.
На этот раз Алексей Бородин предложил спектакль по сценарию, который лет пятьдесят назад был превращен в знаменитый фильм "Нюрнбергский процесс". Фильм-то я, пожалуй, не помню, кроме главного судьи -- Спенсера Трейси и незабываемой Марлен Дитрих. Вот уж как была хороша, как тропическая бабочка, залетевшая в окно. Но здесь, кажется, все чуть по-другому, здесь американцы своим военным судом судят четверых судей фашистского режима. Тоже, между прочим, выполняли свой долг, присягу, были патриотами и спасали родину. А разве нельзя ради родины врать и судить? Спектакль идет два часа в одной декорации -- это и пивная, и кабаре, и зал заседания суда. Магическим образом оживлено время 50-х, которое и я и, видимо, Бородин хорошо помним. Описываю все довольно скромно и скучно, хорошее вообще описывается плохо. Здесь на нашем театральном небосклоне блеснуло что-то подлинное.
Знаменательно, что эта постановка возникла в дни жутких историй на Украине. В программке спектакля, очень точной и содержательной, есть несколько биографий прототипов нацистских судей и американского прокурора Телфорда Тейлора, обвинителя от США на Нюрнбергском процессе, одного из основных героев спектакля. "Со слов Тейлора были сформулированы принципы международного уголовного права: планирование агрессивной войны преступно; подчиненный отвечает за выполнение преступного приказа, если имеет сознательный выбор; любое преследование по политическим, религиозным и расовым мотивам есть преступление против человечности".
Зал выслушал все с невероятным вниманием, будто все и забыли, что это спектакль, и боялись аплодисментами тронуть действительность.
После спектакля, как всегда, в кабинете у Бородина состоялись небольшие посиделки. Видел Леву Аннинского, который пришел в театр со своим внуком, Ксению Ларину, в общении девушку очень милую, на вечеринке был Владимир Урин в пестром свитере, очень свойский, вполне подвижен.
Площадь около Большого театра полна народа -- сегодня продолжение Дня света, который начался еще вчера, со специально поставленных башен на здание Большого театра проецируются разные занятные картины.
Свободное копирование
