27 августа, среда. Из дома уехал на машине довольно рано, в шесть. Игорь взялся меня провожать. Машину поставили на четыре дня в Институте и уже на метро доехали до "Белорусской". Затея московских властей с пуском особой линии железной дороги до "Шереметьева" себя оправдала. Поезд был полный; мне кажется, на машине в аэропорт уже никто и не ездит. В аэропорту со своей деревенской привычкой не опоздать был уже в 8.30, а посадка в 10. Принялся читать "Российскую газету" и посетовал, что редко за последнее время ее читаю. Во-первых, интересное сообщение о зарплате наших чиновников. "Девяносто две тысячи рублей в месяц зарабатывают в среднем чиновники федеральных министерств". В некоторых министерствах эта средняя цифра много больше. А во-вторых, чрезвычайно любопытная статья Кублановского. Он пишет о странной, с его точки зрения, статье Людмилы Улицкой в немецком "Шпигеле", которую сам Кублановский прочел в Интернете. Мое дело цитаты, начнем!
"Моя страна, -- жалуется она европейцам, -- находится в состоянии войны с культурой, ценностями гуманизма, свободой личности и идеей прав человека". Ей стыдно перед ними за наших "руководящих политиков -- сторонников насилия и вероломства, которые метят в супермены". И намеки, и подтексты понятны, дальше есть, пишет Кублановский, в том же суровом ключе про Украину.
Не ругаю я Улицкую, с которой далеко не согласен, не браню Кублановского, но к нему у меня есть эстетические претензии. И они в подобных фразах. "А я радуюсь каждый раз, когда нахожу в нашем пейзаже не привычный с советских времен, обглоданный ветрами колокольный остов, а свежий, оживший, многолюдный по воскресеньям храм". Ну, не может поэт, чтобы не пнуть свою историю! А кто эти колокольни обглодал, не сами ли верующие? И не при советской ли, пинаемой сейчас власти, поэт получил свое элитное в Москве образование?
"Боинг" оказался огромным, новым, с прекрасным аэрофлотовским -- пишу без тени иронии -- обслуживанием. В самолете я обнаружил, с кем еду. Это Ольга Славникова, которую я не узнал, она как-то подобралась, стала даже меньше, Леша Варламов ехал с женой, потом были Ирина Барметова с Валерией Пустовой, Александр Архангельский. Правда, место было боковое, у окна, но тем не менее семь часов как-то продержался. Несмотря на таблетки, заснуть как следует не удалось, так, просторная дрема, с какими-то то ли на яву, то ли во сне видениями. Зато утром все смог прекрасно наблюдать -- посадку и невероятный по площади аэродром. Мне кажется, за те несколько лет, что я в Пекине не был, аэропорт стал еще больше. И все полосы, рулежные дорожки, самолетные стоянки, склады, сам аэровокзал стали больше, новее, просторнее. С порога Китай давит своей мощью и экономическим достатком.
Встреча, погрузка в автобус, привезли не в самый центр Пекина, но близко, места мне смутно знакомые. До площади Тянаньмэнь, по слухам, идти сорок минут. Встречала, кстати, прелестная девушка Маша, преподавательница одного из московских вузов. Говорит по-китайски легко и артистично. Училась у того самого профессора Воскресенского, который преподавал и у нас. Потом этот семинар, уже после того как я перестал быть ректором, закрыли. Я, видимо, точно тенденцию ловил.
Того главного проспекта Пекина, на котором выстроились огромные здания министерств, мы еще не видели, но и без этого город покоряет своей спокойной мощью. Пекин уже привык к европейским порядкам и европейскому спокойствию. Отчетливо представляю, что сверни в переулок -- и все будет по-другому, понимаю, что не так в провинции и по-прежнему ходят по городу люди, которые собирают даже брошенные пластмассовые бутылки. Но разве везде, в том числе и в Москве, не так?
График работ построен довольно жестко. Сразу же повезли на выставку; уже слышал, что она почти за городом. На метро туда чуть ли не полтора часа от центра. Городок огромный, невероятной высоты и простора павильоны, в одном из них спрятана и наша площадка. Удивило, что, несмотря на рабочий день и дневное время, народа полно. Площадка хорошо отработанная, безо всяких затей, вроде березок, как на Парижском салоне, полки с выставленными книгами, панно с портретами приехавших российских писателей, с дюжиной кресел для зрителей. Моих книг целая полка, в принципе, скулить нечего.
Работа нашего стенда началась с презентации книги, вышедшей в России и на русском языке, китайской писательницы Те Нин. Это объемная книга с названием "Цветы хлопка", роман. Появился Владимир Григорьев. Дальше я об этом буду писать -- в этот раз он меня очаровал. Я о нем много раз писал неважно, мягко сказать, и, наверное, он об этом знал. Правда, меня много раз подтачивало ощущение несправедливости. Все-таки я помню, как он очень давно позвонил мне, когда в одном из интервью я сообщил, что собираюсь писать книгу о Ленине, и сказал, что я могу предложить ее издательству "Вагриус". В общем, на этот раз он был тепл, дружелюбен, открыт.
Презентацию китайской писательницы вел именно Григорьев. Толстый роман, к моему удивлению, был переведен питерской китаисткой Власовой в рекордно короткое время -- менее года. Секрет в том, что, во-первых, с этой книги начинается новая программа перевода классической русской и китайской современной и классической литературы и, во-вторых, началась серия с книги председателя китайского Союза писателей. Я сунул нос, переведено все плотным языком, и по характеру, кажется, это некий современный эпос, что-то среднее между "Тихим Доном" и "Сто лет одиночества". Я даже потом получил книгу с автографом автора. В Москве обязательно буду читать, в воздухе витает, пора. Недаром лет десять - пятнадцать назад после одной из своих поездок в Китай написал: "Пора учить китайские имена и запоминать лица".
Презентация "Цветов" довольно быстро переросла в другой пункт программы -- встреча двух журналов "Октябрь", китайского и русского; здесь уже было двое ведущих -- Ира Барметова и ее китайский коллега, тоже главный редактор. Народа было довольно много, китайские писатели пришли, были гранды китайской литературы. Тут же я встретился сначала со своим старым другом Хунбо, а потом и с некоторыми другими знакомыми. Всего не пишу, интерес здесь скорее политический: надо дружить, уважать друг друга и пора давно относиться к китайцам без какого-либо снисхождения.
Выдали суточные, но пока случая тратить деньги не было. На стенде поклевали печеньица, потому что было что-то вроде фуршета, но, главное, вечером нас всех пригласили в ресторан -- бал давало Агентство по массовым коммуникациям, то есть Григорьев. Вот тут я окончательно и был им очарован. Ресторан китайский, в центре, между дорогим и демократическим. Григорьев сам заказывал, так все было ловко, весело, с разными прибаутками, с разнообразными рассказами. Я-то сидел и помалкивал, но добрую лепту в застолье вносили два замечательных мастера устного слова, это Максим Амелин, который раскрылся с необычной стороны человека, умеющего жить, и поразительный рассказчик с огромным современным опытом Александр Архангельский. Оба много знают из политики, культуры, много знают о Китае, я сидел весь вечер, разинув рот. Я, конечно, понимал, что эти ребята, лидеры современной прессы, и по возрасту, и по менталитету Григорьеву ближе, и он их чаще направляет на подобные тусовки, но все равно я отчетливо сознавал и свою здесь мелкость. Кстати, представляя меня Те Нин, Григорьев сказал ей, что прочел мой роман "Имитатор" в семнадцать лет, что роман его перевернул и помнит он роман до сих пор. В тех новых списках на издание российской литературы на китайский язык кроме "Имитатора", изданного уже семь лет назад, стоит еще и мой "Ленин. Смерть Титана".
Вечером меня в гостинице до половины двенадцатого ночи ожидал Ли Цзюньшен, тот самый уже не очень молодой ученый, с которым я познакомился в прошлом году в Москве, поклонник и читатель моих Дневников. Кое-что из этих Дневников я ему привез. Он же привез мне какую-то чудодейственную сушеную ягоду, которая помогает при болезни глаз.
Свободное копирование
