18 августа, понедельник. Чижиков пока стоит, надо взять рукопись у Леши Козлова, с которым я договорился встретиться в Институте, и съездить в "Октябрь" за паспортом с китайской визой. В Институте тишина, поговорил с Оксаной и Надеждой Васильевной -- все платные студенты пойдут Агаеву, надо как-то компенсировать ему недобор. На лавочке посидел с Ашотом -- где-то в промежуток между 25 августа и 1 сентября у нас должно состояться собрание трудового коллектива -- утверждение Устава. Ашот сказал, что Л.М. Царева совершенно справедливо в русле наших разговоров вычеркнула из проекта все пункты, касающиеся никчемной должности президента.
Еще подъезжая к "Октябрю", обратил внимание, что улица Правды, как никакая другая в Москве, заставлена припаркованными автомобилями, иногда в два ряда. Не так уж, значит, плохо живут в наше время господа журналисты. С большим трудом поставил машину. Взял паспорт и поговорил с И.Н. Барметовой. Как время и обстоятельства меняют людей! Недолго говорили о прочитанной к конкурсу литературе -- удивительно, но взгляды почти полностью совпали. Говорили еще и о выдающемся таланте Юнны Петровны Мориц, и о ее месте в нашей литературе. Кстати, еще до того как выехал из дома, пил чай и смотрел по "Культуре" выступление Олеси Николаевой, которая долго и много рассказывала о своем отце, раненом на войне, как он потерял руку, читала свои стихи. Называла поэтов, но это были не поэты уровня Твардовского.
Вернулся домой и написал небольшой материал об Андрее Михайловиче Туркове -- ему 90 лет. Этим материалом "Литературка" хочет помириться с Турковым: в одном из полемических материалов С. Мнацаканян -- явление меня возмутившее -- упомянул выражение "колченогий критик". Кажется, получилось.
Десница Туркова
Андрею Михайловичу Туркову исполняется девяносто лет. Этот почтенный возраст и этот взыскующий ум невольно и в каждого из нас вселяют некоторые надежды. По крайней мере одна определяющая столь просторно прожитого времени налицо -- надо жить честно и прямо. О Туркове я впервые услышал от детского писателя Евгения Велтистова, в компании с которым начинался еще в 1960-е годы знаменитый звуковой журнал "Кругозор". Велтистов так и сказал, видимо, потому что с Турковым Евгений работал в "Огоньке": "Турков -- это лучший критик". Возможно, возможно, но я помню прекрасное присловье о лучшей, первой скрипке мира, ну можно скрипку заменить виолончелью. Знаменитый скрипач, или виолончелист, или пианист, услышав о себе такое, сказал: "Я не первая, я -- вторая скрипка (виолончель, фортепиано), первых -- много". Ну то, что Турков -- возвращаюсь к теме -- со своим голосом и своим взглядом на литературу в наш век литературной безвкусицы и критического плюрализма уже странновато, но бесспорно и, как говорится, и "для наших", и "для ваших". Еще, конечно, если есть критики и писатели, одно прикосновение которых к тому, что ты пишешь, накладывает знак качества, то это, естественно, про Туркова.
Перечислять всего того, что написал Андрей Михайлович, я не стану -- всё это, ну не всё, конечно, на всё кишка тонка, есть в Интернете, в "Википедии", но одно отмечу -- это чувство редкой в литературе справедливости. В годы, когда бывшие соратники с энтузиазмом закапывали имя, память, творчество и отвагу Александра Трифоновича Твардовского, Андрей Михайлович Турков пишет о нем монографию -- премия Правительства России.
В каком-то смысле, и пусть простят меня за банальное и затертое сравнение, Турков -- это Дон Кихот в нашем нелегком деле. Критик, постоянно занятый крупными, как сейчас говорят, литературными проектами, сфера которых Салтыков-Щедрин, Блок, Левитан, Тихонов, Луговской, продолжать можно долго, вдруг не только замечает, но и входит в клинч с любым автором, который нарушает кодекс литературной чести. Грозным здесь бывает Турков, и я не завидую ни историкам, ни писателям, ни литературной челяди, почувствовавшим на себе тяжелую десницу Туркова.
Большое, как известно, рождается из малого, и я вряд ли взял бы на себя смелость писать об этом выдающемся критике и человеке, если бы двадцать с лишним лет не просидел с ним плечо к плечу за столом Государственной экзаменационной комиссии (ГЭК) в Литературном институте. Здесь тоже свои картины и сюжеты, которые можно развернуть. Не следует думать, что достается только студенческим дипломам. Мягкий и по-старомодному вежливый Турков умеет одним словом обуздать и вольного профессора. Но главное -- последнее напутствие, последний, уже турковский семинар, одинаково полезный и для писателя, делающего первые шаги, и для профессора, в жизнь выпускающего своего студента. Здесь школа не только профессионала, но огромный личный опыт -- в свое время студент Турков из аудиторий этого института ушел на фронт. Кому же тогда знать, что делается в молодой честолюбивой душе? Я тоже многое взял за эти двадцать лет дипломных сессий -- 40-50 дипломов очного отделения, 60-70 заочников, которые традиционно интереснее и богаче. Всё надо прочесть и обо всем иметь собственное суждение.
Но вот оценки поставлены, руки пожаты, и что же, мы каждый раз так и расходимся, не разделив друг с другом радость? И если вы думаете, что очень немолодой Турков уедет к себе домой на Ленинский проспект, не выпив солдатско-профессорскую рюмку водки, вы ошибаетесь. Солдат всегда солдат, даже если он уже давно генерал в литературе.
Свободное копирование
