12 февраля, вторник. Утро началось с невероятного известия -- папа Бенедикт ХVI отрекается от престола. Последний раз подобное случалось чуть ли не в начале ХVI века. Объявили и мотив, предложенный святым престолом: возраст и невозможность из-за отсутствия сил руководить Церковью. Если, конечно, нет каких-нибудь других мотивов, то поступок этого немецкого папы вызывает восхищение. Обычно, понимая свою должность еще и как решающий фактор в завершении жизненного пути, и как место в истории, держались за чины и звания до конца. В связи с этим не могу не вспомнить почти всех наших генсеков, уже немощных, плохо вяжущих слова, но упорно держащихся за власть. Здесь, конечно, решающая роль принадлежала и их семьям. Папа -- один и, наверное, одинок. Семья по отношению к великому человеку всегда стая хищников. Политики, естественно, предлагают и еще множество поводов. Среди них и похищенная у папы его камердинером личная переписка. Ворованные эти письма и документы опубликованы далеко не все...
К десяти своим ходом, те. на метро, приехал в Институт. До начала семинара ректор советовался со мной, стоит ли нам оставаться в Минобре, который не всегда понимает нашу специфику, или все же перейти в Минкульт. Я, честно говоря, не знаю, это дело единодушного решения капитана, которому виднее. В свое время в Минобре, по крайней мере почти пятнадцать лет мне, было удобно. Во-первых, мы, как почти единственный вуз искусства в системе, были у них в любимцах. Во-вторых, в этом был еще и знак судьбы: после того как столько лет Институт числился "ведомственным" вузом с "ведомственными" порядками мы наконец-то наладили всю отчетность и привели в соответствии учебные программы. Я держался за Минобр. В Минкульте мы сразу станем одним из многих вузов и всегда будем до некоторой степени чужаками -- им ближе театры, живопись. Я вспомнил, что как только на коллегии Минкульта прозвучало сообщение о возможном президентском гранте для учебных заведений культуры, я, член коллегии, а значит, свой, сразу подал заявление. Но в первый год дали все же своим. Литература и кино этот грант получили в следующий раз
Семинар прошел интересно -- я сужу обо всем этом в первую очередь, когда интересно мне. По старым наработкам я кое-что рассказал ребятам о соображениях Трумена Капоте о литературе и творчестве. Потом написали этюд "Что я запомнил -- имелось в виду последнее время, -- чтобы не забыть никогда". В тексты я сунул нос -- кажется, интересно. В следующий раз 19 февраля у нас будет ощеинститутский семинар "Что с поэзией?". Цитата из Маяковского. Посмотрим. Мне все это как модератору вести. Надежда у меня на интуицию, собственную молодую практику и читаемого сейчас "Дон Жуана"
После семинара Евг. Сидоров устроил еще и праздник на кафедре. Замечательно и умно посидели. Приходил ректор. Сидоров вспомнил о том, как брали в Институт МО. Чудакову, я -- о том, как в свое время АП. Чудаков предлагал читать наши курсы литературы вокруг крупных имен. Мне и тогда, и всегда такой принцип нравится. Он, правда, требует невероятной эрудиции. Вокруг каждого большого русского или зарубежного писателя всплывает огромный и значительный ареал -- его современники и история литературы его времени. Кстати, так, кажется, читает Джимбинов.
Еще раньше я говорил с ректором, что мы забыли вставить в список голосования для членства в Ученом совете МО. Чудакову -- это тот человек, который всегда будет, если, не дай Бог, что-нибудь с Институтом случится, до последнего грызться за Институт с властью.
Вечером ходил вместе с Анат. Жуганом -- следовательно, ездил на его "мерседесе" -- на церемонию вручения премии СТД "Гвоздь сезона". Это проходило в Доме на Страстном бульваре. Обставлено было все прекрасно -- и шампанское вначале, и фуршет в самом конце. Пришли мы с Жуганом довольно рано и сразу же сели пить даровое шампанское. Занятно, что с нами соседкой оказалась дама из Драматического театра Станиславского. Ее зовут Ольга Владимировна Великанова. Разговорились, я оказался, чуть ли не ее любимым писателем. Пожаловалась, что моих книг нет в библиотеках. Это при современной книжной торговле и издательской политике так естественно. Ольга Владимировна познакомила меня с внучкой. Та учится в ГИТИСе, театровед, ее мастер -- Алена Карась. Это после Павла Маркова и Инны Вишневской. Я ахнул, Алену Карась я читал: очень просторные и не всегда аналитические, чаще информационные тексты в "Российской газете".
Главное в вечере -- это замечательный спектакль, который давали два парня -- Костя Богомолов, филолог и режиссер, и актер из Театра Вахтангова Сергей Епишев. Невероятно выразительный, изящный, отчасти улыбчиво-хамский или издевательски-нежный, но информативный, их диалог тонул в хохоте и аплодисментах зала. Но какие же злые ребята! Потом кто-то из доброхотов мне объяснил, что Костя зол на весь мир, потому что у него нет своего театра. И у Серебренникова есть, и у Писарева есть, а у него -- нет. Я помню прекрасный спектакль по "Театральному роману" Мих. Булгакова, который Костя поставил в бывшем Театре Гоголя, и замечательный его спектакль в "Табакерке" -- "Старший сын". Но помню и злосчастную "Турандот" в Пушкинском театре. Спектакль сняли после пяти представлений. Информативная часть представления ядовитых хлопцев -- это то, что надо бы в московских театрах посмотреть: "Пристань" в Вахтангова, Мольера на Малой Бронной, Островского в Маяковке и спектакль по О. Генри в Сатире. Немного многовато было у ребят -- текст вроде их собственный -- здесь подчеркнутого еврейства, на которое зал отвечал таким восторженным гоготом, будто все присутствующие родились от еврейских матерей. Я не люблю также, когда трогают мою религию. Бесстрашные вы люди, ребята. Ведь покарает...
Свободное копирование
