30 октября, вторник. Кажется, я поторопился сделать благоприятное заключение о своей болезни. С вечера принялся кашлять, проснулся с заложенным носом и хлюпающей грудью. Два часа понадобилось, чтобы привести себя в порядок. Ни о какой зарядке речи уже не идет.
На семинаре обсуждали старые рассказы -- в основном фантастика -- Глеба Гладкова. Накануне я прочел их одним махом. Это тот случай, когда, несмотря на самый экстравагантный сюжет, выразительность слова делает его реальным и осязаемым. Я еще раз поразился, что не ошибся в Глебе в самом начале. Его отношение к делу и к своей судьбе с каждым днем становится все серьезней.
Но Глеб и его рассказы были вторым номером. Сначала я довольно невыразительно, потому что чувствовалась общая усталость, рассказывал ребятам о своей поездке в Санкт-Петербург, а потом продемонстрировал два сюжета на еврейскую тему. Сначала о том, как московский еврей Семен Резник спас репутацию В. И. Даля, которого ретивцы объявляли автором научного труда -- невежество в нашей стране никогда не умолкало -- о ритуальных убийствах евреями христианских младенцев. А потом о книге Вячеслава Баскова, который -- я об этом писал у себя в дневнике -- доказал, что книга Фейхтвангера о Москве писалась не им, возможно, только просматривалась. Все это мне понадобилось, чтобы создать определенный фон и вслух прочесть виртуозно написанное "Письмо товарищу Сталину" Захара Прилепина. Для меня, конечно, это не антисемитское письмо. Еврейская проблема лишь очередной "поворот винта". Она, конечно, присутствует в материале, но сам материал о либеральной оголтелости интеллигенции, о неумении людей взглянуть на вещи чуть шире.
Вообще сегодня какой-то странный день. Пришел домой, позвонил Лене Колпакову, поговорили о новостях, и он мне рассказал о целой полосе Володи Бондаренко в их газете, которую тот написал по поводу карусели, которая возникла вокруг фильма Сергея Урсуляка. В Гатчине, как председатель жюри, я лоббировал на Гран-при фильм Урсуляка и пробил. Новый фильм Сергея я не видел, а судя по статье Бондаренко, -- сразу же отыскал в Интернете и прочел -- весь пафос критика был направлен не против фильма, а против тех оценок литературы Гроссмана, которые вокруг фильма появились. Когда-то покойный Александр Борщаговский говорил мне, что "Жизнь и судьба" значительнее, чем "Тихий Дон", и не уступает "Войне и миру". В этом духе, по мнению Вл. Бондаренко, все и выступали. Роман вышел давно и прошел без особого ажиотажа, я прочел какие-то главы, Валя читала и хвалила. Все как бы, выступая перед очередной серией фильма, хотят отметиться в своей интеллигентности. Большинство, конечно, не читали -- "роман я не читал, но скажу", -- но все высказались, к сожалению, список не приводится.
Гроссман, по словам Бондаренко, типичный советский писатель, живший при нескольких режимах, даже удачливый. В какой-то момент войны в Бердичеве у Гроссмана немцы убили мать. Именно это, по мнению Бондаренко, заставило Гроссмана осознать себя еще и еврейским писателем. В общем, надо статью читать, пересказывать бессмысленно, в ней много и точного.
Дома, чтобы порадовать за последнее время вконец затравленного Захара Прилепина, написал ему смс-ку: дескать, как своеобразный образец публицистики я целиком прочел его "Письмо" на семинаре. В ответ через полчаса пришло следующее: "Сергей Николаевич! Я получил ваши подарки! Оцените ситуацию: вышел из почты, сел в машину и 15 минут не трогался: немедленно начал читать дневники за 2010 год. Так и стоял под знаком "Стоянка запрещена". Поклон вам!" Талантливый человек талантлив даже в смс-ках!
Видимо, у Прилепина тоже совпало: забирал с почты мою бандероль, и тут пришло сообщение. Вот что любопытно и что, пожалуй, определяет писателя -- для писателя нет мелочей. Любую свою смс-ску Захар оформляет как крошечное художественное произведение.
Свободное копирование
